Кисельные берега - Анна Осьмак

к себе. – Разве я хуже? Разве не хороша? Не умна? Разве мало доброго видел ты от меня?

- Кира, ты…

- Почему ты не хочешь увидеть меня? Почему не желаешь сравнить? Почему не хочешь предположить, что я более достойна любви, чем эта дура?!

- Кира, да нельзя же так! – перебил он её наконец. – Любить одну, а смотреть и оценивать другую! Разве возможно прежнюю любовь скинуть по собственному желанию, словно замызганную рубаху и примерить новую?..

- Господи, ну конечно! Конечно, возможно! Возможно в этой жизни всё, что угодно! Что ж ты валенок такой, а? - она в сердцах стукнула кулаками по столу, вскинула руки и спрятала в ладонях лицо.

Тягучая тишина, повисшая в зале, какое-то время разбавлялась только её собственным дыханием. Даже шкрябанье грубой щётки по столешнице в дальнем углуеё не нарушало. Потом хмыкнул и откашлялся объездчик, велел подать ужин в комнату и поскрипел ступенями, отправившись наверх.

«Ну вот, - думала Кира, стараясь взять себя в руки и успокоиться, - кажется, я спалилась… Теперь даже этот слепой чурбан не сможет не понять…»

- Послушай, - к её запястьям прикоснулись его горячие пальцы и отвели ладони от лица, - скажи мне правду, - он заглянул ей в глаза неуверенно и несколько ошеломлённо, - почему ты поехала за мной?

- Неужели до сих пор не ясно? – проговорила она чуть хрипло, старательно пряча взгляд. – Разве не видишь, толстокожее ты животное, что мне дышать тяжело, когда тебя нет рядом?

Она выползла из-за стола и поплелась к себе в комнату – обессиленная и опустошённая. Яичницу принесли следом. Кира сжевала её, не чувствуя вкуса, присаливая срывающимися с ресниц слезами.

Глава 91

----------------------------------

Поутру постоялицу разбудила та самая курносая девица, что приносила накануне ужин. Она сообщила, собирая грязную посуду, что пан рыцарь ждёт внизу с нетерпением, поскольку давно готов отправляться.

Кира вскочила как подорванная, торопливо оделась и поплескала ледяной водой в припухшее после вчерашних слёз лицо.

- Ждёт… - прошетала она в осколок зеркала своему отражению, похожему в скудном мутном свете серого утра на бестелесного призрака. – С нетерпением! - добавила, воодушевляясь и торопливо натягивая сапоги, туго подпоясывая кожушок широким ремнём.

Он берёт влюблённую девку с собой? Добровольно? Без слёзных уговоров и ухищрений с её стороны? Что это означает? И… может это что-то означать?

На бегу она подхватила свою торбу и торопливо простучала каблуками по ступеням всхода, сбегая в трапезную. Огляделась. Пара проезжающих, виденных ею ещё вчера, вяло ковырялись в плошках с завтраком.

- Где же господин, что просил меня поторопить? – перехватила она за платье пробегающую мимо с подносом курносую.

- А… - покрутила она головой в растерянности. – Да вот же он! – ткнула пальчиком в распахнувшуюся дверь. – Должно, во двор выходил.

В дверях стоял вовсе не Медведь.

Молодой франт с вислыми рыжими усами, в лисьей шапке с хвостом и форменном камзоле королевского объездчика – тот самый, что гыгыкал давеча с хозяином таверны -стряхнул с плеча редкие снежинки.

- Готова, что ль? – громогласно проорал он Кире и панибратски подмигнул. – Здорова же ты спать, красавица! Лошадка твоя оседлана, поторапливайся ужо!

- Вы кто? – спросила Кира и до боли в пальцах сжала ремни сумки.

Спросила машинально. Ведь нужды в том спросе не было никакой. И без того всё понятно.

- Я Бартош, королевский объездчик, светлая пани. Тот витязь, что уехал нынче до рассвета по Северной дороге, попросил сопроводить свою сестрёнку до Колбаскова.

- Тебя попросил?

- Ну да. Кого ж ещё в этой богадельне? – искренне удивился провожатый. – По мне сразу ж видно, что человек благородный, государственный, девицу, стал быть, не обижу. Ежели, конечно, - он снова подмигнул, - она сама меня об этом не попросит.

Он расхохотался зычно и раскатисто, от души. Вдруг оборвал себя и заторопился:

- Давай, давай, пани, на выход! С твоей клячей нам, дай бог, засветло бы до столицы дотащиться!

Кира послушно вышла, прицепила торбу к седлу и принялась, неуклюже подпрыгивая, карабкаться на свою снулую животину. Королевский объездчик легко и непринуждённо подпихнул её под зад, бустренько усадив, как полагается, и не приминул при этом облапать за ляжки. Хоть и через стёганые штаны, а всё одно – удержаться трудно.

- Только не пускай своего скакуна в галоп! – веселился государев человек, похлопывая своего холёного жеребца по шее. – Коли не угонюсь за тобой, то как прослежу, чтоб не обидели, а?

Они выехали за ворота, топча примороженные кочки, на которые ночью небо соизволило чихнуть снежком.

- Мне твой брат опосля голову снимет! Али он не брат тебе? А, красавица? Не хочешь говорить? Ну ладно-ладно, я тоже молчу – нем, как подстреленный браконьер. Только – чур, уговор! – за моё молчание будешь мне должна, светлая пани: маленький, но жаркий поцелуй в конце пути, а? Коли не схочешь ждать конца пути, можна и таперича – авансом! Я не возражаю!.. Э! Куда?!

Он подпрыгнул в седле, когда на развилке сопровождаемая, без лишних слов, повернула свою клячу на север.

- Нам по другой дороге, пани! Заблудилась?

- Я не поеду с тобой, Бартош, государев человек, - крикнула ему пани и помахала рукой. – У меня другие планы. А ты езжай. Спокойно, без обременения.

- Слушай, я так не могу! – возмутился объездчик и вызывающе подбоченился. – Во-первых, мною дадено четное благородное слово, а во-вторых… - он замялся.

- Да понятно, не жмись, - кивнула Кира, - ты дал слово, а тебе дали за беспокойство – нормальная практика. Ну и чего трепыхаешься? Я с тебя того вознаграждения не спращиваю. И «брату» не скажу. Будем считать, что я от тебя не сейчас срулила, а сбежала с полпути – поэтому совесть твоя чиста!

Она ещё раз махнула рукой и потрусила по дороге, более не оборачиваясь.

Бартош пожал плечами, хмыкнул и, вполне удовлетворённый оставшимся при нём гонораром, пришпорил нетерпеливо переступающего коня в сторону Колбаскова. Бодрая песня про смелых борцов с браконьерами в королевских лесах огласила примороженные хмурые окрестности.

…Прислушиваясь к замирающему вдали горлопанству бравого служаки, сбежавшая от него подопечная подумала с неожиданно охватившей её тоской, что поступает