Государи Московские: Святая Русь. Том 2 - Дмитрий Михайлович Балашов

разметал строй пищальников, совершивши то, что навряд удалось бы татарам, и гнал всю ночь, гнал не останавливаясь, теряя людей и коней, гнал с тою безоглядностью, с какой и всегда-то бегут с поля боя трусы и хвастуны. Меж тем ветераны Идигу, взяв поводья в зубы, окружили немецкую конницу, расстреливая ее из луков. С близкого расстояния граненые наконечники стрел пробивали насквозь литые немецкие панцири. Из ста копий (ста рыцарских знамен), выехавших в этот поход, погибло только девять рыцарей, при неизвестном числе рядовых рейтаров и кметей. А это значит, что немцы, вослед за Щурковским, также первые устремили в безоглядный бег, кидая тяжелое вооружение и поклажу, пересаживаясь на легких поводных коней… Смешался строй полков, татары шли лавой, окружали, били, расстреливали, крючьями стаскивали с коней, добивая на земле длинными гранеными кинжалами.

Спытко смотрел на все происходящее словно в тумане. У него, как после тяжелого похмелья, кружило голову.

– Беги! – прокричал у него над ухом Витовт. – Беги! Ты не опозоришь себя побегом, спасая своего великого князя. – Глаза Витовта были белыми от гнева и ужаса.

Спытко опомнился. В тороках его коня лежала дареная шапка Идигу, шапка, которая могла спасти его в этой битве. Но… надеть ее и смотреть, как рубят других… Он вырвал из ножен саблю, глянул в осерьезневшие лица своей дружины.

– Беги ты, князь! – прокричал Витовту. – Беги, пока есть еще время! Я постараюсь задержать татар!

– Вперед! – крикнул он дружине и поскакал, уже не оглядываясь. Кмети, влюбленные в своего господина, скакали следом плотною, слитною толпой. Это был, кажется, последний удар литовской конницы, последний и бесполезный, ибо, не доскакав еще до татарского строя, он уже потерял половину своих людей…

Домашние и семья долго не верили в его гибель. Думали, полонен, уведен в степь. Еще и тридцать лет спустя кое-кто продолжал упрямо ждать возвращения из далеких земель своего старого господина.

Витовта, поскакавшего было вослед за Спыткой, схватили под руки стремянный с хорунжим, силою вытащили из боя…

Поздно ночью, где-то уже за Ворсклой, добравшись до Бельска, остановились остатки литовского войска, пытались собрать бегущих, подсчитывали и не могли подсчитать страшных потерь. Из воевод спаслись Свидригайло, Сендзивой из Остророга с остатками польской конницы, и Доброгост из Шамотул. Погибли оба Ольгердовича, Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский с пасынком, князем Андреем, погиб Дмитрий Боброк, Глеб Святославич Смоленский, князья Иван Дмитрич Кыдырь, Иван Евлашкович, Иван Борисович Киевский, Лев Кориатович, Михайло Васильевич с братом Семеном, Михайло Подберезский, Михайло Данилович, Михайло Евнутьевич, внук Великого Гедимина, Андрей Дрюцкий, князь Ямонт, смоленский наместник, оба волынских князя, рыльский князь Федор Патрикеевич, Ямонт Толунтович, Иван Юрьич Бельский, погибли многие великие польские паны. Русские летописи говорят о пятидесяти убиенных только князей, а по польско-литовским источникам: «Всех князей именитых и славных семьдесят и четыре, а иных воевод и бояр великих, и литвы, и руси, и ляхов, и немцев такое множество легло, что и сосчитать нельзя».

Оставшиеся в живых воеводы пытались кое-как собрать и совокупить рать, но еще до зари явилась татарская погоня, и пришлось, бросая тяжелое оружие и раненых, снова бежать. Бежать, теряя силы и загоняя коней, узнавая каждым следующим утром, что татарская погоня тут как тут. Оставшиеся в живых войска таяли, подобно весеннему снегу, изматывающая погоня продолжалась день за днем. Иногда кучка польских рыцарей, загнавших коней, занимала какое-нибудь городище, час, два, три отбивались, погибая под стрелами. В конце концов оставшиеся в живых выходили, с черными лицами, проваленными глазами, опустив руки, сдавались на милость победителя, обещая дать за себя богатый выкуп и не очень веря, что татары будут возиться с ними, а не прирежут попросту в ближайшей канаве, как и случалось порой. Идигу полностью выполнил завет великого Чингисхана: преследовать противника до его полного уничтожения. Пятьсот верст, вплоть до Киева и далее до Луцка, гнали неутомимые воины Идигу и Темир-Кутлуга издыхающую литовскую рать. Киев откупился тремя тысячами рублей, Печерская лавра – тридцатью. Было разорено множество городов, городков и сел. Полон тысячами угонялся в Крым, на рынки Кафы и Солдайи.

У Днепра преследователи разделились. Темир-Кутлуг пошел к северу, взявши откуп с Киева, Идигу – к устью Днепра. По легенде, Витовт задержал его на переправе, у крепости Тавань, и Идигу возвратился в Крым. По иной легенде, бегущий Витовт заблудился в лесах и был выведен татарином, потомком Мамая, которому подарил за спасение урочище Глину. (Откуда начался род Глинских, со временем перебравшихся на Русь и вступивших в родство с московским великокняжеским домом. Елена Глинская оказалась матерью Ивана Грозного.)

Так бесславно окончился этот поход, который, в случае победы литовского войска, мог бы привести к тому, что Русь попала под власть литовских великих князей и, быть может, стала бы со временем Великой Литвой или, скорее всего, погибла, утесненная католиками, утеряла свои духовные светочи, позабыла о прошлой славе своей и превратилась бы в разоряемое пограничье меж Западом и Востоком – участь, которая неоднократно грозила Руси, грозит и сейчас…

Глава двадцать седьмая

В тот роковой день Васькина сотня была готова к бою с утра. Накормленные и вычищенные кони переминались, жевали удила, словно сами чуяли, что скоро в сечу. Воины истомились, сидя в седлах. В конце концов Васька разрешил спешиться, не снимая кольчатых рубах и тегилеев, и пожевать сухомятью вяленого мяса. Притащили бурдюк с кумысом. Ратники доставали круглые татарские чарки, в очередь подставляли под льющуюся струю, пили, обтирали усы.

– Медку бы сейчас! Русского! – высказал, подмигивая, Керим, всегдашний озорник, Васькин возлюбленник: все прощалось ему за бесстрашие и лихую поваду в бою.

Легкую тревогу почуял Васька только тогда, когда военный стан начал пустеть ратною силой. Оглядывая суетившуюся обозную прислугу, он почти уже решил, что надобно две-три сотни бойцов, по крайности, с луками и запасом стрел спешить за телегами, на случай нежданного напуска с той стороны. Вновь посадив ратников в седла и велев не покидать строй, Васька отправился с этим к Бек-Ярыку. Но эмир поглядел на него мутно, не вслушиваясь, отмотнул головой.

– Сами! – начал было, не кончил, махнул плетью, – А!.. – Про себя Бек-Ярык давно уже опасался, что Тохтамыш, сметя силы, вновь не вступит в бой, убежит, как он делал почти всегда, но повестить о том рядовому сотнику… – Вот что! Ихний стан занимать не будем! Нам велено догонять… Когда побегут! Держи людей в седлах, понял?

Бек-Ярык отъехал. Васька понял его вполне, и даже больше. Забористо выругался про себя. Начали бить пушки, и ворчания сотника все одно не было слышно никому.

Лисовская рать валом валила на ту сторону реки.

– Черту в лапы! – проговорил он себе под нос, провожая взглядом рыцарскую пестроту знамен и штандартов уходящего войска.

Подъехав к своим, нарочито резко обругал двоих, высунувшихся любопытства ради из строя. И чтобы только не стоять, повел сотню вверх по реке, мимо литовского стана. Ехали шагом, сдерживая коней, рвущихся перейти в рысь. За грохотом пушек и тюфяков не было слышно даже близко сказанного слова. Литовская рать наступала, и это вселяло надежду, что обойдется. Но – не обошлось. Того, что Темир-Кутлуг перейдет реку, Васька ожидал ежели и не разумом, то каким-то шестым чувством опытного воина, и почти не удивился, завидя череду скачущих степняков.

– Сотня, к бою!

Какая уж там сотня, чуть более шестидесяти бойцов! Но не кинулись в бег, не заворотили коней. Подошел тот миг, когда разом проверяется все: и многодневная выучка ратников, и воля командира, и его авторитет у бойцов. С шестью десятками остановить вал катящей конницы было, конечно, нелепостью, но хоть задержать!

– Скачи к Бек-Ярыку, повести! – Амана пришлось аж толкнуть в спину, не хотел отрываться от своих. – Луки!

Разом рассыпались строем, и шесть десятков стрел встретили скачущих богатуров Темир-Кутлуга.

– Хоровод! – прокричал Васька, обнажая саблю, и его воины, закружась в смертном воинском танце, начали осыпать стрелами вспятившего было противника.

Однако новая степная лава тотчас начала обтекать его сотню