Дальгрен - Сэмюэл Дилэни

– Короче… «Эдди» – это меня сестра и предки так зовут. А тут народ зовет Тарзаном.

– Тарзаном? – Это был вопрос, но интонация нисходящая, а не наоборот.

– Ага.

– Понял.

Эдди повернулся к двери.

– Эй, Тарзан?

– Что?

– Жалко, что с твоими родными так.

Эдди улыбнулся, скупо и мельком:

– Спасибо. – И ушел.

Вернулся Ворон, сказал:

– Да ёпта! Все шурупы мне раскидали к хуям! – Поцыкал зубом, присел на корточки и принялся скатывать шурупы в кучку, исчезнув за краем антресолей.

Я прихожу. Я ухожу. Но не уйду – останусь. Из этой клетки чересчур легко слинять. Вот это нас и держит? Уйти из города: от одной мысли у меня слабеет поясница и разжижается разум – до того, что лучше просто забыть, едва мысль миновала. В ожидании слова, что раздвинет, железно шурша, эти стены, никак не начать. Строя кадр, куда влезет день, я пухну от ужаса пред своей неспособностью, что бы ни делал, отличить время после от времени до.

– Привет, а что ты тут починяешь? – спросила она.

– Да железяку тупую… – ответил Ворон.

Денни захлопнул Эшера, перекатился и свесился через край:

– Эй! Ланья!

– Привет, птенчик. А Шкет там?

– Да, вот он.

– Мне места хватит? – Затем ее голова показалась над краем и нахмурилась: – Тут лазить труднее, чем раньше по лестнице.

Шкет встал на колени и взял ее за плечо. Денни уже был у края – тоже помогал.

– Эй, мне самой проще. Ну-ка… – Она скривилась. – Э… нет, будьте любезны. Я справлюсь. – Она подтянулась, один раз чуть не соскользнула. – Вот. – Перевела дух. – Теперь главное спуститься.

– Ты пришла к нам в гости!

– Еще бы, – ответила она Денни, который уже сложил руки ей на коленку. – Я же сказала, что приду, нет? – Взяла за руку Шкета, взяла за руку Денни. – Тэк сказал, ты видел, из чего у меня будет платье. – Она была в джинсах и бежевой блузке. – Ну и ладно, что не сюрприз. А ты решил, какую рубашку наденешь, Денни?

– Я подумал, – сказал тот, – можно взять все три и иногда переодеваться.

– А ты что наденешь?

– Что на мне, – ответил Шкет.

Ланья поразмыслила.

– Штаны сначала постирай. Дай мне, я постираю в машинке. У нас в подвале одна работает.

– У меня только одни штаны, – сказал Шкет.

Ланья рассмеялась, отпустила их руки и заползла вглубь.

– Я зато побреюсь.

– Я думала, ты бороду отращиваешь.

Ворон снизу крикнул:

– У меня бритва есть – если хочешь, бери. Ее все берут.

– Я, наверно, уже брал, – сказал Шкет. – Спасибо.

– Я все утро и весь день учительствовала, – сказала Ланья. – А вы тут что делали?

Денни пожал плечами:

– Ничего. Толком ничего. Мы тут вообще ничего не делаем. – Денни вытащил из-под себя сапог и задом отодвинулся очень близко к краю. – Доллар пытался раскроить Саламандру череп доской, а Шкет вмешался и их разнял…

– …гаденыш, – Шкет подвигал плечом (еще больно), – чуть руку мне не отгрыз…

– …и мы его выставили, но Саламандр, и Флинт, и Харкотт пошли и все равно его отмудохали. Теперь лежит в доме, отмудоханный.

– Мы тут особо ничего не делаем, – сказал Шкет. – Ни за что не угадаешь, кто в гости приходил. Ушла прямо перед твоим приходом.

– Кто?

– Джун Ричардс.

– Это с какого перепугу?

– У нее тут брат.

– Я думала, он упал в шахту лифта и сломал шею.

Денни сказал:

– Это был ее брат?

– Другой брат, – пояснил Шкет. А затем Денни: – А этот ее брат – Тарзан.

– Да, я же тут сидел. Забыл уже?

– А.

– Чего хотела?

– Семейные неурядицы.

– Я думала, ты уже нахлебался неурядиц в этой семье.

– Вот и я думал. – Шкет лег головой Ланье на колени. – Как тебе наше новое гнездо?

– Можно не стесняться?

– Не нравится? – Денни пересел к ней под бок. – А по-моему, клево. Гораздо лучше предыдущего.

– По пути от двери до туалета, а затем сюда я раз семь заново спросила себя, как вы это терпите!

– Да ешкин кот, – сказал Шкет, – мы с тобой сколько дикарями жили?..

– Так это в лесу, на воздухе! И мы почти все время были одни – ну, хотя бы вдали от людей.

– По-моему, ей тут не нравится, – поник Денни. – Лучше ведь стало, нет? У нас тут матрас…

– У вас тут полсотни человек в доме, куда не влезет…

– Двадцать, – поправил Шкет. – Ну, двадцать пять.

– …На крыльце, в кухне, в гостиной, на веранде и в двух дальних комнатах я насчитала двадцать восемь – в доме, где будет тесно пятерым или шестерым! У заднего крыльца куча говна – человеческого, я полагаю, – что вполне понятно, поскольку у вас всего один туалет. Где я, кстати, побывала, и это не опишешь пером. Как ты кормишь всю эту ораву? Я видела вашу кухню!

– Мы неплохо кормимся, – сказал Денни. – Я считаю, мы питаемся неплохо.

– Тут же не остаться одному. Я бы на стенку полезла!

– Знаешь, – сказал Шкет, – с одиночеством занятная штука. Если в комнате двое-трое, очень трудно остаться одному. А если девятеро или десятеро, тем более когда живете все вместе, едва охота побыть одному, надо просто подумать: хочу побыть один – и всем есть на кого переключиться, и ты один. Я на первом курсе Колумбии жил в квартире с двумя соседями; у нас было четыре комнаты, и это было невозможно. А пару лет спустя я декабрь, январь, февраль и март прожил в трех комнатах на Восточной Второй улице в Нью-Йорке с десятью парнями и десятью девчонками. Холод был собачий, и мы торчали там целыми днями. Только и делали, что жрали, еблись и торговали травой; лучшее время моей жизни.

– Правда? – Затем она прибавила: – А сейчас как, если сравнивать?

– Сейчас – не оно. Но бывало гораздо, сука, хуже.

– У нас полно вкусной жрачки, – сказал Денни. – Хочешь есть? Я, наверно, могу тебе что-нибудь состряпать.

– Спасибо, птенчик. Но я только что пообедала.

– У нас там было гораздо чище, – сказал Шкет. – Может, потому что девчонок побольше.

– Свинский сексист, – сухо сказала Ланья. – Ввозить оптом рабскую силу, чтоб тарелки мыла и…

– Я не свинский сексист, – возразил Шкет. – Я красный голубой извращенец.