Лабиринт призраков - Карлос Руис Сафон

Хуан не замедлил сделать мне предложение. Отец представил невероятную картину, как непокорная дочь в белом платье склоняет голову перед священником и приносит брачные обеты, и принял предложение в два счета, поблагодарив святую Маргариту, покровительницу несчастных, попавших в безвыходное положение. Барселона – город, где совершаются чудеса. Я согласилась выйти за Хуана замуж, зная твердо, что он прекраснейший человек и я не заслуживаю его. Мне казалось, я научилась любить не только сердцем, но и рассудком. Я давала согласие не как взбалмошная девчонка, а как зрелая женщина. Какой мудрой я себя чувствовала! Моя мать могла бы мной гордиться. Чтение книг не прошло даром. Принимая его руку, я думала, что больше всего на свете хочу сделать Хуана счастливым и создать с ним крепкую семью. Какое-то время продолжала верить, что так и произойдет. Я по-прежнему была очень наивной.

3

Люди живут надеждой, но судьбой распоряжается дьявол. Венчание назначили в церкви Святой Анны, расположенной на крошечной площади, позади букинистического магазина. Мы разослали приглашения, заказали обед, купили цветы и арендовали машину, в которой полагалось доставить невесту к дверям церкви. Я твердила, что предвкушаю радостное событие и скоро наконец обрету счастье. Хорошо помню ту пятницу в марте, ровно за месяц до бракосочетания. Хуан повез в Тиану заказ для важного клиента, и я находилась в магазине одна. Услышав звяканье колокольчика над дверью, я подняла голову и увидела Давида Мартина. Он почти не изменился.

Давид Мартин принадлежал к числу тех, кто не стареет. Внешне, во всяком случае. Многие не преминули бы пошутить, что он, наверное, заключил договор с дьяволом. Многие, но только не я, поскольку знала, что в очарованной своей душе Давид верил, что так и было, хотя его личный бес являлся персонажем вымышленным, поселившимся на задворках сознания под именем Андреаса Корелли, парижского издателя. Зловещий образ, написанный темными красками, казалось, вышел из-под пера самого Давида. Но в мыслях Давид не подвергал сомнению, что Корелли нанял его для написания сатанинской книги, фундаментального текста новой религии, проповедующей фанатизм, ненависть и разрушение, которая подожгла бы весь мир. Эти и многие другие галлюцинации опутывали его, как вериги, однако ничто не могло поколебать уверенности Давида, что книжный бес охотится за ним. Ведь он, глубокая личность, эрудит и умница, не нашел ничего лучше, чем обмануть дьявола и, нарушив договор, в последний момент уничтожить очередной “Malleus Maleficarum”[70]. Вероятно, причиной тому была благодать, исходившая от его невыносимой ученицы: прозрев, он увидел свет и отрекся от пагубных замыслов. Вот для чего нужна была я, прекрасная Исабелла. Не доверяя никому и ничему, а тем более счастливому случаю, я все же надеялась, что моих девичьих чар и времени, проведенного вдали от тлетворной атмосферы Барселоны (где его к тому же искала полиция), окажется достаточно, чтобы Давид излечился от помешательства. Но едва заглянув ему в лицо, я поняла, что четыре года странствий в неведомых краях не помогли. Как только он улыбнулся мне и сказал, что соскучился, сердце мое дрогнуло, я расплакалась и прокляла судьбу. Ему стоило лишь погладить меня по щеке, и я почувствовала, что по-прежнему люблю своего персонального Дориана Грея, сумасшедшего избранника, единственного мужчину, кому готова была позволить делать со мной все, что он пожелает.

Я не помню, о чем мы говорили. Первые мгновения расплываются в памяти. Воздушные замки, которые я настроила в воображении за годы отсутствия Давида, обрушились на меня в пять секунд. И с трудом выбравшись из-под обломков, я сумела лишь нацарапать коротенькую записку Хуану, положив ее на видном месте около кассы: “Я должна уехать. Прости, любовь моя. Исабелла”.

Я помнила, что полиция по-прежнему ищет Давида, поскольку месяца не проходило, чтобы в букинистическую лавку не заглядывал офицер с вопросом, нет ли у нас новостей о беглеце. Я покинула магазин под руку с Давидом и повела его к Северному вокзалу. Похоже, он был счастлив вернуться в Барселону и смотрел по сторонам с детским восторгом и ностальгией умирающего. У меня от страха тряслись поджилки, и я думала только о том, где его спрятать. Я спросила Давида, не знает ли он места, где его не смогут найти и где никому в голову не придет его искать.

– Зал сотни в мэрии, – ответил он.

– Я говорю серьезно, Давид.

Я всегда отличалась изобретательностью, и в тот день меня осенила просто блестящая мысль. Раньше Давид рассказывал, что его старинный друг и покровитель дон Педро Видаль владел виллой на побережье в местечке Сагаро, расположенном в дальнем уголке Коста-Брава. В свое время вилла служила, как это было заведено у каталонских буржуа, своего рода холостяцким гнездышком, то есть местом, куда приглашали на свидания девушек, куртизанок и мимолетных подружек, чтобы кабальеро из хороших семей могли дать волю любовному пылу, не бросив тень бесчестья на безупречные брачные узы.

Видаль, имевший в своем распоряжении несколько комфортабельных особняков в Барселоне, часто предлагал Давиду попользоваться его норкой на берегу моря по своему усмотрению, поскольку сам вместе с кузенами приезжал туда только летом, да и то на пару недель. Ключ всегда лежал в тайничке за выступом каменного барельефа рядом с дверью. На деньги, которые я взяла из кассы магазина, мы купили два билета до Жироны и оттуда еще два билета до местечка Сан-Фелиу-де-Гишольс, лежавшего в двух километрах от бухты Сан-Поль, где и находилось поселение Сагаро. Давид не оказал ни малейшего сопротивления. В поезде он положил голову мне на плечо и задремал.

– Я не спал много лет, – сказал он.

Мы приехали на побережье вечером, налегке. Очутившись на месте, я решила не нанимать повозку у станции, и под покровом темноты мы добрались до виллы пешком. Ключ по-прежнему лежал за камнем. Дом много лет простоял запертым. Я распахнула настежь окна и оставила их открытыми до утра, пока над морем, плескавшимся у подножия скал, не занялся рассвет. Давид спал всю ночь как младенец. Когда луч солнца коснулся его лица, он открыл глаза, встал и приблизился ко мне. Крепко обнял меня, и тогда я спросила, зачем он вернулся. Давид признался, что понял, будто любит меня.

– Ты не имеешь права меня любить! – воскликнула я.

Везувия, всегда присутствовавшая во мне и дремавшая много лет, внезапно пробудилась, и я начала кричать, выплескивая накопившиеся злость, тоску и страсть – все то, с чем он меня бросил на произвол судьбы. Я уверяла Давида, что знакомство с ним было худшим, что могло со мной случиться в жизни, я ненавижу его и не хочу больше видеть, и не пожалею, если он сгниет в этом доме. Давид кивнул. По-моему, именно в тот момент я поцеловала его, поскольку всегда была обязана целовать первой, и в одно мгновение разбила вдребезги всю свою жизнь. Приходской священник, наставлявший меня в детстве, ошибался. Возражать и перечить не являлось моим истинным предназначением. Я родилась, чтобы делать ошибки. И в то утро, в объятиях Давида я совершила самую ужасную из всех.