Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

Скромная поза Марии, скрывающая величие ее облика, придавала ей новое очарование, опущенный взор и сомкнутые губы таили признание в любви, как будто оно было произнесено открыто и громко. Восхищенный Георг не мог оторвать свой взор от невесты, явившейся перед ним в необычайно волнующем облике; сердце его заполнила гордость оттого, что он назовет это милое дитя своим.

В этот момент в покой вошел герцог, ведя под руку старого рыцаря Лихтенштайна. Быстрым взглядом он окинул пестрый дамский круг и, кажется, признал, что Мария здесь была самой красивой.

— Штурмфедер, — торжественно произнес герцог, — этот день тебя вознаградит за многое. Помнишь ли ты ночь, когда навестил меня в пещере и не узнал, кто перед тобою? Тогда музыкант Ханс провозгласил замечательный тост за красоту барышни Лихтенштайн, чтобы она расцветала для тебя. И вот она твоя, и что не менее прекрасно — твой тост, твое пожелание тоже осуществилось: мы вернулись в замок моих предков.

— Наслаждайтесь же долго этим счастьем, ваша светлость, как я буду наслаждаться счастьем с Марией. Однако в этот чудесный день я должен поблагодарить вас за милость, оказанную мне. Без вас отец бы…

— По заслугам и честь. Ты верно служил мне, когда нам пришлось вновь завоевывать страну, теперь мы воздаем тебе должное. Сегодня я представляю твоего отца, и ты должен позволить мне после церкви поцеловать твою прекрасную супругу в лоб.

Георг вспомнил ту ночь, когда герцог у ворот замка Лихтенштайн хотел подобным же образом себя утешить, и невольно рассмеялся, припомнив, с каким достоинством его любимая отвергла эту попытку.

— Непременно, господин герцог, и не только в лоб, но и в губы, вы давно это заслужили вашей заботой и хлопотами. Думаю, что и Мария не будет тому противиться, как тогда у ворот замка.

— Как?! — покраснел Ульрих. — Барышня тебе что-то рассказала?

— Ни словечком не обмолвилась, ваша светлость. Но я схоронился в нише у ворот и видел, что рыцарская дочка вам не уступила.

— Святой Хуберт! — рассмеялся герцог. — Как же ты ревнив, парень! Придется тебе привыкать, иначе жизнь будет сплошным мучением.

— Хорошо! Коли ваша светлость мне это советует, больше не буду ревновать.

Тон этих слов, содержащих легкую насмешливость, напомнил герцогу о том, что и он когда-то поддался чувству, которое привело его к кровавой мести. Однако герцог быстро подавил в себе воспоминания, он их не любил.

— Ну что ж, отлично! Настало время идти в церковь. Кто твои дружки? Кто поведет тебя к алтарю?

— Маркс Штумпф и ульмский секретарь, племянник рыцаря Лихтенштайна.

— Как? Галантный молодой человек, которого хотел обезглавить мой канцлер? Значит, слева от тебя будет воплощение элегантности, а справа — само мужество Швабии. Будь счастлив, юноша, но хочу тебе посоветовать — склоняйся больше направо, а не налево, и все будет у тебя в порядке, даже если останешься ревнивым, как турок. Смотри-смотри, твой правый дружка подходит. Видишь, как необычно выглядит в дамской комнате его плотная мощная фигура! И как же он вырядился! Выцветший зеленый плащ он надевал одиннадцать лет назад на нашу свадьбу с госпожой Сабиной.

— Мне некогда заниматься тряпками, — ответил мужественный рыцарь фон Швайнсберг, услышав последние слова герцога. — И с танцами у меня ничего не получается. Вы уж простите. Но зато я хочу вечером, во время турнира, скрестить с новобрачным копья.

— Ты желаешь из чистой вежливости и любезности сломать ему пару ребер, — рассмеялся герцог. — Вот это настоящий дружка! Нет, Георг, в таком случае я тебе советую держаться левой стороны. Ульмец не сделает тебе больно.

Двери распахнулись, и все увидели на просторной галерее стройные ряды герцогской челяди. К ним примыкала кучка юных пажей с горящими свечами в руках, за ними следовала компания прекрасных благородных дам, приглашенных к свадебному торжеству. Дамы были одеты в роскошные одежды, расшитые серебром и золотом, каждая с букетом в руке и лимоном.

Невесту вели Георг фон Хевен и Рейнхардт фон Геминген. Рыцари и дворяне присоединились к шествию, в центре которого шел Георг фон Штурмфедер, сопровождаемый справа Марксом Штумпфом, слева — Дитрихом Крафтом.

Душа Георга ликовала, глаза светились необыкновенной радостью, его поступь была поступью победителя. Он возвышался над толпой. Издалека были видны его длинные волосы и развевающиеся поверх берета перья. Люди с удовольствием рассматривали жениха. Мужчины хвалили его стройную мужественную фигуру, благородную осанку, девушки восторгались красивым лицом и прекрасными сияющими глазами. Свадебное шествие вышло из ворот замка и направилось к церкви, отделенной от него просторной площадью.

На площади стояли вплотную друг к другу молоденькие девушки и словоохотливые женщины. Они с интересом изучали наряды придворных дам, придирчиво осматривали прекрасную невесту и похваливали жениха.

Среди зрителей была и крепкая дородная крестьянка с дочерью. Толстуха без конца кланялась, к потехе горожан, удостоивших такого почтения только невесту и самого герцога. При этом женщина без остановки болтала со своей дочкой. Но прелестная девчушка, казалось, мало обращала внимания на речи матери, все ее внимание поглощала блестящая процессия нарядных дам, наконец ее светлые глаза устремились на приближавшуюся невесту. Чем ближе та подходила, тем ярче пылали девичьи щеки. Красный корсаж вздымался и опускался вместе со вздохами, а бьющееся сердце чуть не разрывало серебряную цепочку, стягивающую корсаж. Девушка впилась глазами в невесту и никак не отводила от нее взор. Красота невесты ее заворожила, по лицу девушки пробежала скорбная улыбка.

— Вот и она! — невольно вырвалось у нее, и девчушка тут же спрятала свое лицо за спиной матери, так как стоящие рядом зеваки с удивлением взглянули на деревенскую простушку.

— Да, это она, Бэрбель. Потрясающе красива! — прошептала грузная женщина и низко поклонилась. — Но ты смотри лучше на юнкера.

Девушка не нуждалась в совете матери, она давно уже высматривала жениха.

— Он идет! Идет! — прошептала соседка. — Вон тот, в белой одежде с голубым плащом, шагает впереди герцога.

Девушка бросила мимолетный взгляд на жениха и больше не могла на него смотреть. Ее лицо побледнело, она задрожала, на корсаж упала одинокая слеза. Когда же жених проходил мимо, девчушка подняла прелестную головку и послала ему взгляд, который выражал больше, чем восхищение или простое любопытство.

Когда свадебный кортеж вошел в церковь, зеваки очертя голову ринулись туда же. Площадь, только что заполненная пестрой бурливой толпой, мгновенно опустела. Пухлая крестьянка все еще смотрела вслед разряженным городским красавицам, разглядывая парчовые чепчики, расшитые золотом корсажи, красивые длинные юбки, изящные кофточки, при изготовлении которых у ворота и на груди, казалось, поэкономили на ткани, и душа ее затосковала по такой красоте и великолепию.

Когда же она наконец обернулась, то с испугом увидала, как ее милое дитя, спрятав личико в ладони, безутешно плачет. Мать никак не могла взять в толк, что же расстроило ее девочку, попыталась отнять ее руки от лица, но та продолжала горько плакать.