Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Становилось досадно при мысли о том, сколько денег затрачено на роскошную и тщательную постановку такой грубейшей профанации искусства…

Была и в Тойби-Холле. Но этот знаменитый народный университет был почти пуст по случаю вакационного времени. Заглянула и в Уайтчапелльскую Free Library и при ней музей естественных наук.

Там неожиданно мне повезло. Заведующая музеем, мисс Кэт Холл, оказалась чрезвычайно любезной и милой особой. Она не только дала мне все объяснения, рекомендательное письмо к викарию церкви св. Иуды, чтобы он показал мне наиболее интересные места знаменитого квартала пролетариата, но и пригласила меня к себе.

Я была очень тронута таким вниманием.

27 сентября.

Еще удача! пошла в The Writers Club и попала на так называемый five o’clock tea164 – там они бывают по пятницам. Конечно, мисс Элен Blackbury – редактор журнала English Women Review была там. Меня тотчас же представили этой большого роста, хромой и очень некрасивой женщине на костылях. Несмотря на неблагодарную внешность, она сразу привлекала к себе симпатичным, умным и добрым выражением лица. Она очень порядочно говорит по-французски, и это сразу много облегчило знакомство.

Так как у меня остается очень мало времени до отъезда, то мисс Элен Блакбэри предложила приехать к ней сегодня же вечером, чтобы просмотреть интересующие меня журналы. Я согласилась и после обеда к восьми часам вечера была уже у нее.

Она ждала меня в уютном кабинете, уставленном мягкою мебелью и освещенном электричеством. На особом столе лежали журналы с разных концов земного шара: австрийские, американские, итальянские, французские, немецкие, датские, шведские, финляндские, греческие обозрения и газеты. При взгляде на них – у меня невольно забилось сердце: все эти неведомые сестры с разных концов света – одушевлены одной идеей.

Я взяла «The Australian Women’s Sphère», на первой странице был рисунок: в средине молодая девушка в тоге и шапочке студентки с книгою в руке, окруженная другими маленькими рисунками – изображавшими пьяных оборванных мужчин. Над ними была надпись: «они имеют право подачи голоса», под изображением – студентки «а я не имею».

Мне очень хотелось получить сведения о тех английских колониях, где женщины имеют одинаковые с мужчинами избирательные права. Мисс Элен Blackbury сообщила, что в Новой Зеландии они введены, кажется, с 1893 г., в следующем году – в Южной Австралии, и недавно, в 1900 г. в West-Australia.

Разговор коснулся и французских женщин, – их полной зависимости от духовенства. Мисс Элен Блакбэри была, видимо, au courant165 всего, что делается во Франции. Но о России, о нашем женском университете – С.-Петербургских Высших Женских курсах – она и понятия не имела, и была очень довольна, когда я с гордостью сообщила ей сведения о нашей aima mater.

28 сентября, суббота.

С письмом мисс Кэт я отправилась сегодня к мистеру Ричардсу, викарию у Св. Иуды, который оказался очень любезным, веселым и добрым духовным отцом своего стада.

Он немного понимает по-немецки. После неизбежной чашки чая, мы пошли по Уайтчапелли.

Я знакома и с Хитровым рынком и с Вяземской лаврой, – жизнь городского пролетариата везде одна и та же. Только здесь впечатление получалось грандиознее. В Лондоне все принимает колоссальные размеры: его пространство, богатство, нищета… И сердце сжалось, когда мы проходили по одной из улиц – это был, должно быть, рынок, и толпы народа двигались по нему.

При тусклом свете серого сентябрьского дня, под мелким дождем нищета, сама нищета, казалось, шла нам навстречу, смотрела сотнями глаз с голодных измученных лиц мужчин, женщин и детей, едва прикрытых оборванной одеждой. Кругом каменные мешки домов, каменная мостовая, тяжелый спертый воздух…

Глаз искал отдохнуть на чем-либо в этой ужасной картине – и не на чем было: все безотрадно, голо, серо; всюду человеческое бедствие и камень, – ни дерева, ни цветка, ни куста зелени… Казалось, природа испугалась этого современного ада и исчезла. Да это так и есть на самом деле. Проходя по одной из улиц – викарий вдруг указал на чахлое жалкое деревцо почти без листьев, которое сиротливо приютилось в углу двора, залитого асфальтом…

– Вот это единственное дерево во всем Уайтчапелли, – сказал он. И я с симпатией посмотрела на этот жалкий выродившийся остаток природы, который, очевидно, должен был скоро погибнуть.

Мы побывали в нескольких кварталах, где жили бедняки, покровительствуемые добрым викарием. И глядя на эту грязь, бедность, лохмотья, бледных, больных детей, которые жили, не зная, что такое природа – можно понять, что цивилизация может произвести своеобразных дикарей…

До сих пор мы считали за дикарей тех, кто не знал ничего, кроме природы; теперь узнаем тех, кто наоборот – не знает вовсе, что такое природа, а родился и вырос среди отрицательных сторон жизни.

Что видели эти несчастные существа со дня рождения? Один камень кругом да сердца людские такие же твердые, у них нет ни поэзии детства, ни молодости, ни куска хлеба на завтрашний день…

Им все равно убивать и грабить, потому что им – нечего терять.

29 сентября, вторник.

С утра уложила все вещи и послала мисс Кэт телеграмму, спросить – когда она дома. Получила ответ – в пять часов. При моем незнании путей сообщения я должна была выехать за два часа.

Мисс Кэт живет ужасно далеко: на другом конце города.

Прекрасный каменный дом-особняк, как и большинство здешних домов, с обязательным садиком впереди. Я захватила с собой фотографии в русском костюме, чтобы хоть этим выразить свою признательность мисс Кэт за ее любезность; утром послала такую же викарию.

Вся семья была в гостиной. Мисс Кэт представила меня матери, племяннику – молодому человеку, консерватору из Британского музея, который казался счастливым исключением среди англичан – он был очень способен к языкам и порядочно говорил по-немецки и по-французски.

Отец его, художник, брат мисс Кэт, был в России в свите герцога Эдинбургского – и теперь сопровождал наследного принца в его путешествии по колониям.

Я не чувствовала ни малейшего стеснения, разговор завязался просто и непринужденно о России, – видно было, как все члены семьи дорожили тем, что одному из них удалось увидеть такую далекую страну.

Акварель – внутренность Успенского собора – висела на стене; на большом бархатном щите среди медалей, блюд и всяких других редкостей – я увидела и нашу икону. Принесли альбом и показали фотографию отца в большой русской шубе. Потом, в свою очередь, показали мне весь дом, выстроенный, как и все дома здесь, удивительно разумно, обставленный комфортабельно и уютно.

Когда мисс Кэт вернулась со мной в гостиную – к five o’clock tea пришли еще друзья дома: немолодой мужчина с дамой и еще молодой человек.

Завязался общий разговор; меня расспрашивали, что я