Собрание сочинений - Влас Михайлович Дорошевич

мало об этом думают!

То та карточка нравится, то эта. Принцесса взяла и набрала себе на целых два франка.

— Я беру эти!

— Bien, mademoiselle!

Хвать-похвать, а денег-то и нету.

Ах, эти принцессы! Народ легкомысленный! Забыла захватить кошелёк.

— Положенье, вы сами понимаете, тонкое! — рассказывал мне Загогуленко. — Ведь не должать же принцессе в мелочной лавке!

Принцесса смутилась.

По словам моего друга.

— Это было ужасно! Она покраснела! Она готова была плакать, рыдать, бежать на край света! Конечно, она так воспитана, что ничем этого не выдала! Ни-ни! И виду не подала! Но я, уж слава Богу, насмотрелся на ихнего брата, на принцесс. Понимаю без слов. Я чувствовал, что она готова была провалиться сквозь землю! Минута была ужасная!

И даже через три года при воспоминании об этой минуте мой друг вытирал пот со лба.

Принцесса, словом, смутилась, хоть и виду не подала.

— Хорошо, я зайду в другой раз. Или вы мне пришлёте.

Но тут Загогуленко снял шляпу, сделал поклон и сказал:

— Votre Altesse![139] Если позволите…

Услыхав «Votre Altesse», продавщица, конечно, засуетилась.

— Oh, Votre Altesse! Это ничего не значит, это решительно ничего не значит.

Но Жан Загогуленко отстранил её рукой и спросил

— Сколько?

— О, всего два франка! Всего два франка!

Загогуленко подал два франка.

— Она ожила! — рассказывал он. — Вы понимаете, она ожила! Конечно, она и виду не подала! Но она ожила! Ах, как она улыбнулась! Это была её первая улыбка!

И Загогуленко при этих словах слегка бледнел, померкал глазами и испускал вздох.

— Как? Неужели с этой минуты принцессе ни разу в жизни не случалось улыбнуться? Бедная принцесса! — воскликнул я как-то совершенно искренно.

Но Загогуленко уничтожил меня взглядом:

— Её первая улыбка мне!

Словом, принцесса ожила, улыбнулась и сказала:

— Благодарю вас. Вы позволите мне вашу карточку, чтоб прислать…

Жан Загогуленко счёл долгом поклониться раз восемь:

— О, принцесса, помилуйте… такие пустяки…

Но принцесса попалась с норовом:

— Нет, нет, иначе я не беру.

И мой друг подал ей карточку:

Jean de Jean

Zagogoulenko

fils de secretaire du College.

Принцесса, по словам Загогуленко, сказала: «merci», — мой друг поклонился, бросился — отворил дверь с поклоном, пропустил принцессу, потом ещё раз поклонился ей вслед, пошёл домой, к себе в отель, забрался на пятый этаж и бросился в постель «полный мыслей».

— И что же бы вы думали, — рассказывал он всегда с волнением, — не прошло и получаса!

Не прошло и получаса, как хозяин, сам хозяин отеля отворил его дверь и торжественно сказал:

— Monsieur! Человек принцессы Астурийской желает вас видеть!

Жан Загогуленко вскочил, оправился перед зеркалом, откашлялся и торжественно сказал:

— Просите человека принцессы Астурийской, пусть войдёт!

Вошёл человек принцессы Астурийской, весь в глубоком трауре.

Все принцы между собою в родне. У принцесс всегда кто-нибудь из родни да помер, и потому их лакеи всегда ходят в трауре.

Мой друг сказал человеку принцессы Астурийской «здравствуйте», а хозяину гостиницы повелительно:

— Оставьте нас одних.

— Son Altesse[140] прислала вам два франка, monsieur, и приказала вас, monsieur, ещё раз благодарить! — сказал человек принцессы Астурийской

Мой друг был потрясён. «Ещё раз благодарить!»

— Мой привет… мой поклон… Нет, нет, засвидетельствуйте моё почтенье… мою преданность принцессе…

Он взял у человека принцессы Астурийской два франка и дал ему пять франков на чай.

Человек принцессы взял и даже не поблагодарил.

С этого и началось.

Мой друг никогда не мог забыть этого визита. И спустя три года, каждый раз при воспоминании об этом визите в отчаяньи хватался за голову и был близок к самоубийству.

— Мне не так следовало тогда поступить! Не так! В ожидании этого визита! Надо было немедленно, вернувшись домой, взять в отеле помещение внизу, в бельэтаже, в 100, в 200 франков, чёрт возьми!

А он бросился на постель «полный мыслей!»…

— Надо было дать лакею 100 франков! Не меньше! Не меньше!

Этим мой друг Загогуленко погубил и себя и принцессу.

Но не будем предупреждать событий.

На следующий день Жан Загогуленко, всё ещё «полный мыслей», шёл по той же самой улице, — и вдруг…

Принцесса Астурийская, шедшая навстречу, вдруг демонстративно, при всех, среди белого дня, зашла в ту же самую лавочку, где продают почтовую бумагу.

— Но, может быть, ей нужны были опять почтовые карточки. Принцессам делать нечего, вот они и пишут! — несколько раз пробовал я выражать догадку.

Но мой друг всякий раз убивал меня возражением:

— Это после того-то, как она накануне купила почтовых карточек на целых два франка?!

И он разражался саркастическим, сатирическим, сардоническим смехом.

Мне оставалось только беспомощно разводить руками, а мой друг, наклонившись к самому моему уху, шептал:

— Она меня не могла не заметить! Я шёл напротив. Она меня не могла не за-ме-тить…

Мой друг, конечно, «всё понял» и зашёл в лавочку.

— Даже продавщица улыбнулась! — рассказывал он. — Конечно, она и виду не подала, что улыбается. О, эти продавщицы в Ницце, они отлично выдрессированы, им часто приходится иметь дело с принцессами! Она и виду не подала, что улыбается! Но я по глазам увидел, что она улыбается.

Принцесса отобрала себе почтовых карточек, обернулась, увидела моего друга Загогуленко и улыбнулась.

— Будто тут только заметила.

Мой друг Загогуленко позволил себе тоже с поклоном улыбнуться. Он считал уместным даже пошутить:

— Не прикажете ли уплатить, Votre Altesse? — приготовил он уже фразу.

Но разве с принцессами надо говорить? С принцессами не надо говорить!

— А! — говорит мне часто мой друг. — Вы, конечно, не знаете! Но эти принцессы, это — такой народ, такой народ!

Вероятно, очень продувной народ.

Принцесса без слов поняла, что он хотел сказать, улыбнулась, заплатила два франка и ушла.

Пока мой друг делал свои придворные поклоны, принцессы уже не было в лавочке.

Мой друг вернулся домой уж совсем без мыслей. Он не знал, что думать!

На следующий день, час в час, минута в минуту, он был на том же самом месте.

И снова из-за угла навстречу ему шла принцесса!

На этот раз, однако, она была благоразумна. Она не зашла в лавочку.

На третий день он снова в тот же час встретил её на том же месте, на четвёртый, на пятый.

— Она с точностью заметила час, когда я гуляю!

И мой друг, — надо отдать ему полную справедливость, — был всегда аккуратен и не заставлял принцессу дожидаться.

При встрече с принцессой Жан Загогуленко делал шаг в сторону, отвешивал глубокий поклон, она кивала головой, и они расходились в