Сновидения - Яркая Дэйзи

угрозы, сопровождаемые звериными воями. Я обессиленно сползла на пол, зажав уши руками, ощутив, как по румяным щекам градом понеслись холодные слёзы. Беззаботная эйфория, на которой строились грёзы, лопнула, как мыльный пузырь. Вырвались на свободу зловонные предостережения и кошмары, притаившиеся на дне моего сознания.

Огромные часы ожили, шестерёнки внутри которых заискрились и со скрипом закрутились. Таинственный механизм событий был запущен, и никому не было под силу предсказать, что должно произойти дальше.

⋇⋆✦⋆⋇

— Ай, ай, ай. — Черноволосая дева скучающе обратила взор к ночному небу, держа букет из ликорисов. — Я же хотела быть хорошей. — Она притворно нахмурила брови. За её спиной вытянулись стеной нечеловеческие тени, громко перешёптываясь и в унисон хохоча. Ликорисы иссушились и почернели, словно из них вытянули все жизненные силы, и незнакомка лениво выпустила их из рук, брезгливо кинув на голую землю. — Теперь мне придётся тебя наказать. — Лицо её исказилось кривой, неестественной улыбкой, жаждущей крови.

Часть 7 «Мать»

После того инцидента миновало двенадцать мучительных ночей. Отвратный обожатель больше не искал моего общества, быстротечно остыл и растерял все пламенные чувства, словно таковых и вовсе никогда не было. Каждый вечер я грелась облепиховым чаем у окна и слушала томительные охи и вздохи, испускаемые ворчливой старушкой. Микото сопела, жаловалась и громко кряхтела о том, насколько краткосрочны людские желания и чувства, досадно топала ножкой и по десять раз протирала обеденный стол. Записав ветреного воздыхателя в мои суженые, она гневалась то ли на свою мечтательность, то ли на виновника мыслей.

К её бурным возмущениям я отнеслась с холодом, изредка кивая головой и угрюмо вставляя пару сухих слов. Иногда давила из себя кислую улыбку, смиренно сложив руки, и эти эмоции старушка ошибочно считывала за разочарование, из-за чего фыркала ещё громче. Говорить о происходящем не было ни сил, ни желания. Одно радовало — впечатлительной Микото не было дома, когда всё приключилось, и она не застала столь позорную картину. Одним небесам было ведомо, как бы откликнулось на происходящее больное, старушечье сердце. Состояние последнего беспокоило меня больше, нежели ряд мистических событий, всколыхнувших всё привычное.

Следовало обратить внимание и на последнее обстоятельство: если верить твёрдым старушечьим словам, слаба я была на вид, буквально таяла на глазах, как последний зимний снег. Невольно тревога прилипла к моим щекам пунцовым румянцем, нервозность червячком зашевелилась в мыслях из-за пришедших немощности и разбитости. Я никогда не была настолько хрупкой и уязвимой, как сейчас, и даже акварельная кисть, удерживаемая руками, казалась неподъёмной. Все стремления тотчас покидали моё тело, как мука из дырявого мешка, стоило взяться за любое дело. Ни на творчество, ни на унылую рутину, ни на что сил не хватало, оставалось безнадёжно увядать в постели, уныло гнить в невольной скуке и сетовать на судьбу. Позор, деградация и лень. Были ли в этих муках отголоски минувшей болезни, ответить точно я не могла, только чахла изо дня в день, как дряблая старуха, готовая в любой момент испустить дух. Даже крепкие и долгие сны в объятиях ватного одеяла не придавали сил.

Не только таинственный обожатель остыл ко мне, но коварные грёзы задышали в лицо загадочным равнодушием: недобрые обитатели сгинули во тьме, оставив после себя туманную неопределённость, и только боль привычно пробиралась до глубины сердца, да мимолётные двери оставались путеводными билетами в мир сновидений. Всё происходящее ни грело, ни радовало душу, а только топило в мучительной неизвестности, нагнетая тучи. Только редкие лучи радости, как отголоски чужих воспоминаний, изредка пробивались сквозь серость и озаряли передо мной путь.

Кто бы мог подумать, что Санеми безмерно любил моти. До такой степени, что слёзно щурился и ярко румянился, когда ел их, безумно громко и жадно причмокивая. Старался он это делать мало-помалу, прячась в тени деревьев, пока никто не видел. Это открытие настолько умилило и повергло меня в шок, что я долго не могла отделаться от ассоциаций малиновых колобков из рисового теста с колючим юношей. В такие моменты кактус казался настолько милым, что можно было ему простить любую оплошность. Когда моти заканчивались, Санеми тихо говорил «было вкусно» с таким очаровательным и благодарным выражением лица, словно его накормили королевскими сладостями, и я была готова выкупить для него все моти в мире, только бы вновь увидеть это по-детски радостные эмоции. Досадно, что умиляющие стороны кактус обнажал, находясь в полном одиночестве. Когда я становилась зримой, он вновь ершился и щетинился на меня, выпятив вперёд самые длинные и острые иголки.

С Кёджуро всё обстояло несколько иначе, сны коварно томили и терзали одиночеством душу, позволяя лишь уныло волочиться бесшумной тенью за спиной мужчины. Он не видел, не слышал и даже не подозревал, как я скучала.

А я безумно скучала по временам, когда могла смеяться и дразнить его случайными прикосновениями, доводя до припадков пунцового смущения и низкого хохота. Чего только стоили румяные щёчки мужчины, когда я бережливо смахнула с его волос опавшие листья. Заробел настолько сильно, что невольная краска припала и к моему лицу, и я даже затрепетала и засомневалась в благоразумности своих намерений. Но справедливость требовала сказать, что мужчина тоже грешил мимолётными потехами: то приобнял за плечо, а после осторожно что-то с него смахнул, сославшись на невидимых жучков. То склонился низко-низко, из-за чего мы едва ли не столкнулись лбами, заглянул в глаза, словно выискивая что-то, а после спешно отвернулся, будто ничего и не было. Между нами всегда витали невидимые искры, разгоняющие потоки игривости.

— Твои руки такие тёплые. — Однажды улыбнулась я.

— А твои, Мэй, всегда холодные, — прошептал в ответ Кёджуро.

— Твоя правда, — сказала я и ощутила трепет, исторгающийся из груди. — Согреешь меня? — с задорным смехом продолжила я, и яркие огоньки тотчас зажглись в моих глазах. Добрая улыбка просияла на лице мужчины, он перехватил ладонями мои ледяные пальцы, бережливо сжал и мимолётно поднёс их к своим губам, обдав горячим дыханием.

Наши лукавые «гляделки» закончились тем, что златовласый лис перехитрил меня, прикинувшись невинной овцой.

Прекраснее нежных и тёплых дней были только времена, когда мы обращали друг к другу дерзкие и острые взгляды. Они были редкими, но глубоко пробирающими, после чего тело щипало мелкой дрожью, а громкий стук сердца никак не унимался. Я знала, чем могло обернуться для меня чувство, буравившее стенки сердца, но никак не могла насытиться Кёджуро и не умела скрывать своей глубокой жадности. Мужчина же, заливаясь звонким и нежным смехом, словно намеренно дразнил и игнорировал