Главная партия для третьей скрипки - Анна и Сергей Литвиновы

Тим осторожно лег рядом. Преданно заглянул в глаза:

— Ты простила меня?

Она не сомневалась ни секунды, как ответить.

— Конечно, нет. Сейчас я приму душ и пойду в полицию.

Он внимательно взглянул ей в глаза:

— Как я могу тебя остановить?

— Тебе придется для этого потрудиться, — усмехнулась Арина.

И ощущая себя совершенной шлюхой, она отдалась новым объятиям Тима.

* * *

Потом Тим повел ее завтракать. Кухня, как и единственная комната в квартире, выглядела совсем не по-мужски. Будто в музее, выставлены крупы в архаичных металлических баночках. Чай — по запаху совсем обычный, пересыпан в роскошную, расписанную золотом жестянку. В посудном шкафчике стеклянная дверь завешена изнутри рушничком с жизнеутверждающим слоганом: «Чай пить — не дрова рубить».

— Чья эта квартира? — спросила Арина.

Тимур поморщился:

— Мамина.

Странно. А где тогда его жилье?

Задать вопрос не успела.

Тимур, наливая ей чай, ослепительно улыбнулся:

— Я бездомный. Ты про это хотела спросить?

— Как это?

— Только прописан здесь. Но права жить не имею.

— Почему?

Спросила — и ужасно смутилась. Забормотала:

— Ты не подумай ничего, я… Я просто…

Он хмыкнул:

— А что, это мысль! Скажу маман: сбил девушку, она, в качестве компенсации, квартиру требует. — Вздохнул: — Это ее добьет.

— Да не требую я у тебя ничего! — Даже слезы от обиды выступили.

Тим взглянул внимательно. Произнес:

— Спасибо. Я понял. А бездомный я потому, что наивная мама стабильно вкладывала в меня по комнате каждые пять лет. Сначала у нас трехкомнатная квартира была. Почти в центре. Потом «двушка» на ВДНХ. Дальше пришлось и ее менять — на эту хибару. Тогдя я и поклялся, что никаких жен сюда не приведу. И сам жить не буду. Здесь одному тесно.

— А почему… вы переезжали? — Арина снова смутилась, быстро добавила: — Не хочешь — не отвечай!

— Ну, первый раз я грохнул старушку. Топором, — начал загибать пальцы Тим. — Пришлось откупаться. Потом, э… директора школы часами по голове. Он меня вызвал за «двойки» ругать, а я его такими чугунными часиками, каслинского литья. По башке.

— Ты издеваешься? — неуверенно спросила она.

— Слушай, ты прямо марсианка! — хихикнул он. — Конечно, издеваюсь. Пей чай.

Налил себе. Сел напротив. Задумчиво произнес:

— Что мне с тобой делать-то?

На языке вертелось: она давно — и полностью! — его простила. Бог может возвращаться на Олимп. А она сейчас уйдет домой, и всю жизнь будет вспоминать: бездну, сквозь которую летела под действием вчерашнего зелья. И рай на час, что ей дал молодой человек-совершенство.

Но кто-то внутри нее снова властно велел: «Молчи».

Арина отвернулась к окну. Не во двор смотрела — ввысь.

Небо сине-морозное, на градуснике минус двенадцать. Но воробьи чирикают с оптимизмом. Предрекают — весна рядом, просто пока прячется.

А Тимур вдруг произнес:

— Я завтра в Питер узжаю. Поедешь со мной?

— Поеду, — Арина не сомневалась ни секунды.

— Но там типа общаги. Кухня общая, удобства в коридоре.

— Ты на стройку, что ли, завербовался?

Он хмыкнул:

— Нет, так низко еще не пал. Работаю по специальности. В Питере новая теннисная академия открылась. Меня туда тренером взяли. На испытательный срок.

— Так это ведь замечательно!

— Да, — нахмурился он. — Просто потрясающе. Самый настоящий Ю Эс Опен[3].

— Чего?

— Неужели ты никогда не мечтала его выиграть? — усмехнулся Тимур.

Арина, чтоб совсем дурочкой не казаться, предпочла промолчать.

Он одним махом допил пустой чай. Поднялся из-за стола. Подвел итог:

— Ладно. Безумная ночь — дурной день. У тебя паспорт с собой?

— Зачем?

— Пошли за комп, билет тебе купим.

* * *

Деталей Тимур не знал, но почему-то надеялся, что общага окажется в центре.

— В Питере, Арина, коммуналки — в самых чумовых местах. На канале Грибоедова, напротив Мариинского театра. У нас бы дипломаты и бизнюки жили. А у них — бабульки с алкашами.

Но с вокзала их повезли через весь город. Сначала Арина, никогда не бывавшая в Питере, ахала: вот Нева! А это ведь крейсер «Аврора»! Но державная красота домов с каждым километром блекла, окраины становились все более унылыми, а потом и перечеркнутую табличку: «Санкт-Петербург» миновали. Вдоль трассы потянулись убогие магазинчики, рынки, шиномонтажи, унылые зимние поля. Тимур обернулся к шоферу:

— С пути сбился?

— Нет. Приехали уже! — Неразговорчивый дядька блеснул золотом зубов. И резко свернул влево. Прямо в лес.

Замелькали коттеджи, но машина протряслась на колдобинах дальше. Лес становился все гуще. Тимур — Арина видела — внутренне кипит. Наконец посреди могучих сосновых куп показалось жилье. То были четыре потрепанные двухэтажки — и ничего больше. Со всех сторон к ним подступали деревья. Дома стояли квадратом, глядели друг на дружку деревянными (ни единого стеклопакета) окнами. На площадке перед строениями теснились машины, меж ними играли дети.

— Бывшее общежитие лесной академии, — провозгласил водитель. — Один этаж снимаем для нашего персонала.

Арина выбралась из машины. Огляделась, вздохнула, закашлялась. Может, и глушь, но зато воздух какой потрясающий! Пахнет морем и хвоей. Никогда не вдыхала подобного сочетания.

Шофер обернулся к ней:

— Чего кашляешь? Болезная, что ли? Тогда тебе сюда нельзя.

— Почему?

— Тут отопления нет. А если обогреватель включать — ползарплаты сожрет.

— Отель моей мечты, — буркнул Тимур.

Шофер помогать с багажом не стал. Красавец благородно потащил Аринин чемодан, и девушка едва не расплакалась от счастья. Ее совсем не испугали дома в лесу и предостережения водителя. Подумаешь! Главное, что в одной комнате с ней будет жить удивительный, самый лучший в мире мужчина.

А общежитие — это даже интересно. На кино похоже. Длинный узкий коридор, фанерные дверцы комнат. Внутри помещения, что отвели им, — двухъярусная кровать, тумбочка, крючки на стенах. Шкафа не имелось.

— Редкостная дыра, — проговорил Тимур. — Я, конечно, спец по баракам. Но в таком еще не бывал.