Ребрендинг юродивой - Марина Алексеева

Все ясно… Бабушка вернулась раньше времени. Начался воспитательно-тыквенный период. Заключался он в том, что до следующего дачного сезона, то есть до мая, Светлана Федоровна будет беспрерывно, с утра до вечера, высасывать мозги у всех живущих в квартире, а особенно у скромной и не дающей отпора Насти, и еще Светлана Федоровна в течение этого смутного времени будет пытаться скормить родственникам свои огроменные тыквы, аргументируя это целебными свойствами, помогающими от всех болезней, от всех проблем и даже от венца безбрачия…

Настя вздохнула. Придется перетаскивать свои вещи к Машке. А так хотелось побыть одной… Теперь об этом придется забыть надолго… Месяцев на восемь…

Если бы Настя могла снимать хотя бы комнату…

Был еще один вариант. О нем, правда, даже думать не хотелось. Можно было уехать к родителям, которые, получив в наследство от другой бабушки — матери отца — трехкомнатную квартиру, переехали туда лет пятнадцать назад. Как ни странно, следом за ними не поехал никто — ни незамужняя тогда еще Ольга, ни Настя, ни даже бабушка. Каждой из них очень хотелось, чтобы кто-то другой уехал и в доме бы стало свободнее и спокойнее, но никто не уезжал. Ольга нагло намекала Насте, что та мешает ей строить личную жизнь, а Настя делала вид, что намеков не замечает, и втайне надеялась, что Ольга или бабушка все-таки уедут к родителям… Постепенно все три женщины поняли, что не уедет никто, и смирились с этим, в общем-то, поняв друг друга.

Настя вздохнула еще раз и поплелась в комнату бабушки.

— Привет, Настенька! — Светлана Федоровна со страдальческим видом лежала на диване.

— Здравствуй, бабуль. — Настя подумала, что, кроме перетаскивания шмоток, придется еще и оказывать помощь умирающей в стотысячный раз от смертельного недуга бабушке.

Была у Светланы Федоровны милая особенность — болеть. Так, чтобы все жалели и обязательно не спали вместе с ней часов до трех ночи… Очень эти штучки бабушку радовали… Приятно, когда родственники заботятся. Очень приятно… Надо же себя побаловать… А выспаться можно и потом, когда все на работу уйдут. Так или примерно так думала Светлана Федоровна, тягостно вздыхая и внимательно наблюдая одним глазом из-под опущенных век за складывающей в пакет свои вещи грустной Настей.

— Ты как, все еще старая дева у нас? — поинтересовалась Светлана Федоровна. — Или подобрал кто?

— Нет, еще не подобрали, — равнодушно ответила Настя.

Она давно уже не обижалась на Светлану Федоровну, да и на Ольгу со Стасиком тоже… Если бы она анализировала ВСЕ, что они ей говорили, то уже давно бы была в психушке или, сбежав из дома, жила бы с бомжами на Курском или Казанском вокзале. Так что Настя не обращала внимания. Не слышала просто. Сначала она думала, что это невозможно — не слышать, а потом у нее получилось… Как-то раз на очередной хамский выпад Стасика Настя неожиданно подумала, что Стасик для нее никто, и какая разница, что он ей говорит… Вот если бы Стасик что-то для нее значил, то тогда да… А так… Мало ли, кто и что скажет… Если по каждому поводу переживать, то нервов не хватит. Вот Настя и перестала переживать… Правда, у нее получалось не всегда, но все-таки…

— Так и будешь всю жизнь старой девой, — повторяла, как попугай, Светлана Федоровна. — И чего ты такая непутевая?

— Не переживай, бабушка…

Личность Настиной бабушки была наглядным примером того, что в жизни никогда не известно, что будет завтра. То, как за пару лет изменился характер Светланы Федоровны, подтверждало, что человек лишь предполагает, а господь располагает.

Всю свою долгую жизнь бабушка была бессловесной и застенчивой женщиной. В любой ситуации она предпочитала промолчать, никогда не спорила и не скандалила, никогда не навязывала своего мнения и вечно боялась кого-нибудь обидеть.

Настя бабушку любила и очень жалела, чувствуя в ней родственную душу. Обижали Светлану Федоровну всегда и везде — все, кому было не лень, — в магазинах, в транспорте, в домоуправлении и любых других конторах… Люди словно чувствовали — от этой женщины они не услышат ни одного грубого слова, значит, можно говорить ей все, что угодно… Можно хамить! Безнаказанно! И хамили… Настины родители тоже не понимали, как можно быть такой рохлей, и воспитывали не только дочерей, но и бабушку заодно с ними… Они называли Настю и Светлану Федоровну недоделанной парочкой — обе были безответны и ранимы, обе совершенно не могли постоять за себя…

А потом вдруг бабушка начала наглеть. Наглеть прямо на глазах. Видимо, под влиянием изменений, которые происходят в старческом мозгу, наружу вылезло все то, что копилось и прессовалось всю долгую жизнь. Все, что старательно заталкивалось внутрь, все, что Светлана Федоровна боялась или стеснялась сказать или сделать, теперь буквально поперло из нее, как прет из кастрюли подошедшее тесто…

Одним из первых ее подвигов оказался неожиданный концерт на балконе. Настя была занята проверкой тетрадей, когда вдруг услышала протяжное, заунывное, похожее на вой помоечного кота пение. Она подняла голову и прислушалась. Голос доносился вроде бы с улицы, но был знакомый — бабушкин. Но ведь Светлана Федоровна совершенно точно дома. Настя видела ее пять минут назад на кухне. Да и не пела бабушка никогда.

Что случилось? Настя пошла на голос и увидела: Светлана Федоровна стояла на балконе и пела! Пела во всю глотку, получая от этого удовольствие! Бабушка покачивалась в такт своим руладам и плавно размахивала руками… Этого быть не могло, но это было…

— Бабуль, ты что? Тебе плохо?

Настя подумала, что бабушка, наверное, сошла с ума. Бывает же такое…

— А? Пою я, Насть. Давай вместе!

Бабушка заголосила что есть мочи: «Парня молодого полюбила я… Он живет, не зная ничего о том, что одна дивчина думает о нем…»

Настя смотрела, как зачарованная, на это представление и ничего не понимала. На вид Светлана Федоровна была совершенно нормальна.

— Бабуль, а ты не пила ничего? Вина или водки? — поинтересовалась Настя, пытаясь найти разумное объяснение хулиганству пожилой женщины.

— He-а… А что? «Будет, девка, пла-акать, ночки ко-ро-отать…»

— Бабуль, а соседям, наверное, слышно… — Настя робко попыталась вразумить бабушку.

— Соседям? А мне все равно, — махнула рукой Светлана Федоровна, продолжая петь, причем делала это все громче и громче.

Настя подумала, что ей-то не все равно, но ничего бабушке не сказала…

Вот так начала меняться Светлана Федоровна. Медленно, но необратимо. Из скромной и застенчивой пожилой женщины она превратилась в наглую, хамоватую, говорящую все, что придет в голову, склочную старуху.

При этом Светлана Федоровна стала счастлива. Счастлива по-настоящему. Перестав всего бояться и стесняться, она словно слетела с невидимых катушек и пустилась во все тяжкие. Бабушка материлась и говорила гадости всем подряд с таким удовольствием, что Настя просто не могла сердиться или обижаться на нее. А ругалась с соседками Светлана Федоровна с таким смаком и ловила от этого такой кайф, что Настя только головой качала и обреченно думала, что, наверное, ее саму тоже ждет именно такая старость. Она же тоже скромная и боится всего на свете… Бабушка была такая же… И вот что из нее получилось…