Убийственный возраст - Геннадий Сорокин
Шрифт:
Интервал:
– Это открытка! – вскрыв конверт, объявил Леня Чесноков.
– Что нарисовано? – спросили пацаны.
– Мост разведенный. Ленинград.
Леня показал сидящим перед ним приятелям открытку и прочитал первую строку:
– «Любимый мой Котик, поздравляю тебя с днем рождения!»
Все дружно засмеялись. Начало послания было не смешным, но от предыдущих скучных писем ребята устали, им хотелось посмеяться хоть над чем.
– Котик, мать его! – обхохатывался Шакира. – Котик, если ты будешь себя плохо вести, я тебя с этого моста в реку скину! Что там дальше, Леня?
С первых ступенек наверх, где сидел Козодоев с подругой, передали пустой конверт. Обычно все участники посиделок брали с собой или одно письмо, или один конверт, которые, расходясь по домам, рвали на мелкие кусочки и выбрасывали по дороге. Всю пачку писем целиком не отправляли в урну никогда.
Взяв конверт, подписанный своеобразным женским почерком, Сергей вначале свернул его пополам, сунул в карман, потом, словно что-то вспомнив, достал, всмотрелся в буквы и цифры и обомлел.
– «В этом послании я не буду желать тебе ничего, – продолжил чтение открытки Чесноков. – А вот когда мы встретимся, ты узнаешь, как я по тебе соскучилась. Мой лысый боров уедет в ближайшее время. Любимый мой Котик! Сейчас мы с тобой, как пролеты этого моста, разъединены, но пройдет совсем немного времени, и мы соединимся. Люблю, целую, твоя Р.».
К концу чтения Сергей почувствовал, как каменные ступени под ним растворились и он полетел вниз, в бездонную холодную пропасть. Вся его прошлая жизнь была в одночасье перечеркнута. Все, чего он добился на улице: авторитет среди сверстников, благосклонность девушек, заслуженная слава после дерзких «акций», – все пошло прахом. Был он, Сергей Козодоев, начинающим лидером в своей компании, а стал всеми презираемым изгоем.
– Дай посмотреть, что там за открытка! – попросил Савченко.
Послание пошло по рукам, ненадолго задержалось у Козодоева. За те секунды, что открытка была у Сергея, он с фотографической точностью запомнил ее лицевую сторону и женский почерк, так мило обещавший некоему Котику неземное блаженство. Оставить открытку себе Козодоев не мог. Любое действие, выходящее за рамки устоявшегося порядка уничтожения прочитанных писем, могло вызвать нездоровое подозрение: «Чего это ты так заинтересовался какой-то открыткой? Знакомая, что ли, пишет?»
Оставшийся вечер Козодоев провел в прострации. Стараясь не выдать своего состояния, он шутил, отвечал на вопросы и даже дополнил очередной рассказ Фрица о проведенной «акции», но мысли Сергея были далеко от подъезда.
«Котик, лысый боров, пролеты моста! Это катастрофа, это полный…»
Всеми силами удерживая себя в окружающей действительности, Сергей дождался окончания посиделок и пошел провожать Свету домой. Она, кажется, не заметила произошедших с ним перемен. В подъезде девушка решила пококетничать. Позволив себя поцеловать, она высвободилась из объятий Козодоева и игриво сказала:
– Ну, мне пора! До завтра!
Сергей, ломая все обычаи, наспех попрощался с Ушаковой и пошел домой. Обескураженная девушка не знала, что и подумать.
«Дурак какой-то! – решила она. – С виду нормальный парень, а ведет себя как идиот».
В этот вечер Козодоев долго бродил по опустевшим дворам. Больше всего на свете ему хотелось встать на колени, поднять голову к взошедшей над домами луне и от безысходности и отчаяния завыть по-волчьи. Проклятое письмо разрушило всю его жизнь, втоптало его уличный авторитет в грязь, в раскисший под колесами машин снег. Подумать только – ведь это он, Сергей, сам выбрал дом и подъезд, где провести «акцию»! Повернули бы они с Фрицем в другой дом – и письмо бы дошло до адресата, минуя позорную читку.
«Эх, мама, мама, – подумал Сергей. – Убила ты меня своей открыточкой, уничтожила! Если кто-то на улице узнает, что у тебя есть любовник, мне крышка. Такого позора я не переживу. Подумать только: родная мать – потаскуха, гулящая женщина. Проститутка. О боже, за что мне такая кара? Чем я тебя прогневил?»
Порыв колючего ветра бросил Сергею в лицо мельчайшую ледяную пыль. По выскобленному дворником асфальту закружилась поземка. Где-то позади громко хлопнула подъездная дверь. Козодоев вытер рукой заслезившиеся на ветру глаза и побрел домой.
В субботу Козодоев пришел в школу морально опустошенным, уставшим, с больной головой. Почти всю предыдущую ночь он провел без сна. Ворочаясь до утра на смятой постели, Сергей заранее рисовал себе картины – одну мрачнее другой. Еще ничего в его жизни не изменилось, еще никто не заподозрил его мать в супружеской неверности, а он уже извел себя ожиданием неминуемой катастрофы.
В школе, чтобы хоть немного отвлечься от навалившихся бед, Козодоев всецело погрузился в учебный процесс, но подленькие мыслишки все равно не давали ему покоя. Сергей гнал их от себя, глушил химическими формулами и математическими уравнениями, но все было тщетно! От женского почерка на открытке не уйти.
«Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора!» Эта глупая поговорка преследовала Сергея весь день. Впервые он услышал ее от парней, вернувшихся из армии. Бывшие солдаты и сержанты вкладывали в нее особый, только им понятный смысл. Сколько ни пытался Сергей понять суть этого высказывания, ничего не получалось. Ефрейтор – это всего-навсего старший солдат. Чем он может быть хуже обыкновенного рядового или сержанта? А дочь-проститутка как выглядит – страшненькая или красавица? Кто бы видел этих самых проституток, особенно в Сибири!
После открытки с разведенным мостом дурацкая армейская поговорка в воспаленном мозгу Сергея Козодоева приобрела новую форму: «Лучше сквозь землю провалиться, чем иметь мать-проститутку».
На предпоследнем уроке Голубева тихо спросила соседа по парте:
– Сергей, ты не заболел? На тебе лица нет.
Козодоев кивнул в знак согласия: «Да, я болен. Я тяжко болен».
– Слышь, Серега, – прошептала Наташа, – если ты заболел, валил бы на другую парту, а то заразишь меня перед завтрашней дискотекой. Мне с температурой валяться неохота, ты понял?
«Она вырастет и станет такой же сволочью, как моя мать, – подумал Сергей. – Не завидую я ее мужу».
Сравнив Голубеву и свою мать, Сергей вдруг осознал, что он, в сущности, ничего не знает о жизни своей матери до замужества. По ее словам, она была чистой и непорочной, а как на самом деле? Голубева ведь, когда станет матерью, не будет своим детям рассказывать, во сколько лет она познала «взрослую» любовь. Начнут ее подросшие дочери спрашивать: «Мама, а ты с мальчиками в школе дружила?», и Наташа мягко, по-матерински, улыбнется и скажет: «Да, провожал меня один парень до дома. После десятого класса мы с ним в первый раз поцеловались, оба смутились и больше не встречались. Стыдно обоим было друг другу в глаза смотреть».
«Так какой моя мать была до замужества на самом деле? Чего ей сейчас-то не хватает? Дочери-проститутки и сына-ефрейтора? На кой хрен ей этот Котик сдался?»
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!