Мария Магдалина - Густав Даниловский

Ее завистливые сестры уверили Психею, что этот неведомый возлюбленный скрывается оттого, что он несомненно чудовище. Психея поверила, тем более, что она почувствовала себя матерью, и, боясь родить какое-нибудь ужасное животное, решила во что бы то ни стало увидеть своего соблазнителя и, если он окажется чудовищем, убить его. Она приготовила заранее острый нож и зажженную лампаду, которую накрыла на ночь горшком.

Когда Амур, упоенный ее ласками, заснул, то Психея сняла горшок с лампады и остолбенела от удивления: прекрасная голова с золотистыми кудрями, розовое лицо, стройная фигура. В ногах бога любви лежал золотой колчан, гибкий лук и сияющие стрелы.

Рассматривая эти прекрасные вещи, Психея нечаянно ранила себя одной из стрел. Таким образом она сама попала в путы неугасимой любви к Эросу. Загорелась кровь в ней, и, охваченная жаром, она склонилась над чудесным юношей, чтобы поцеловать его, как вдруг капля масла из лампады капнула на плечо Амура. От боли он проснулся и, увидев, что Психея нарушила его запрет, улетел и покинул ее навсегда.

Между тем и Венера узнала о приключениях сына. В первые минуты гнева она решила поломать ему крылья, лишить его стрел и лука, обрезать кудри, в которые она не раз вплетала ясные лучи солнца. Но другие богини, питавшие слабость к своевольному прекрасному юноше, упросили ее не делать этого.

Тогда Венера заперла Амура в одной из комнат дворца и решила излить всю свою месть на Психею.

Она поручила Меркурию возвестить, что тот, кто найдет Психею, получит от нее, Венеры, шесть горячих поцелуев и седьмой самый упоительный. Вот такой, и Муций прижался губами к губам Марии.

Она слегка вздрогнула и прошептала:

— Говори дальше.

— Психея сама явилась к богине, чтобы умолить ее, но ожесточенная Венера оттаскала ее за пышные косы и засадила за трудную работу. Однако красота Психеи до такой степени привлекала к ней всех, что ей помогали разные силы природы, и когда Венера возвращалась с ночных оргий, упоенная вином, в венке из пылающих роз, то она находила все готовым. В злости своей она предъявляла к Психее самые трудные, почти неисполнимые требования. Однажды она сказала ей:

— Ты отправишься в подземное царство Орка, вручишь этот ящик Прозерпине и попросишь ее, чтобы она дала мне взаймы немного своей красоты, хотя бы на один день, потому что я весьма подурнела, ухаживая за сыном, обваренным тобой.

Психея в отчаянии хотела броситься с башни, но башня заговорила человеческим голосом и научила ее, как нужно поступить, чтобы выйти целой и невредимой из опасного путешествия. Психея последовала советам башни, приготовила плату для Харона туда и обратно, взяла с собой лепешки для Цербера и, счастливо преодолев все препятствия, вернулась целой и невредимой из царства теней на этот свет.

Но ведь известно, что женщина, хотя бы и самая прекрасная, всегда желает быть еще более красивой. Так и Психея пожелала взять из ящика Прозерпины хотя бы немножко красоты и для себя, чтобы вернуть к себе Амура. Оказалось, что в ящике таился глубокий сон, который, выйдя на волю, и охватил Психею, так что она, как мертвая, упала без сил на траву, напоминая тебя, Мария, в эту минуту.

У Амура уже зажила рана, причиненная горячим маслом, ему наскучило сидеть без шалостей, он вылетел через окно и, пролетая над землей, увидел спящую Психею и снова загорелся к ней любовью.

Прежде всего он начал стаскивать туман сна, которым она была окутана. Вот так, — и Муций стал гладить руками атласное тело Марии, покрывая ее в то же время легкими, нежными поцелуями.

— Ты спишь, Мария? — спросил он.

— Сплю, — прошептала она, дразня его прищуренным взглядом.

— Тогда Амур уколол ее стрелой и таким образом разбудил ее.

Быстро миновала жаркая, безумная ночь. Муций хотел задержать у себя Марию подольше, но она объяснила, что должна возвратиться домой из внимания к родным.

— Они весьма огорчены были бы моим долгим отсутствием. Они очень требовательны в этом отношении, упрямо увлекаются добродетелью. Прошу тебя даже, не присылай лектику прямо к дому, пусть она остается под горой, а рабам вели говорить, что меня зовет Мелитта. Таким образом я избегну их подозрений…

— Хорошо, пошлю завтра!

— О, нет! — рассмеялась Мария. — Ты говорил, когда розы увянут, а эти еще свежи.

— Я велю положить их в кипяток.

— Это совершенно ни к чему: я возьму одну с собой и не вернусь до тех пор, пока она не завянет, а чтобы она поскорее завяла, я положу ее на грудь, — и положила розу за пазуху, — Ты — сокровище! — в восторге воскликнул Муций. Возьми!

И он хотел подарить ей драгоценную гемму с изображением Гиппократа символа молчания.

— С меня довольно этих роз, — Мария отстранила подарок, простилась с ним седьмым поцелуем Венеры и, садясь в лектику, произнесла с особенным выражением в лице и тоне голоса:

— Цветы не должны почернеть окончательно… Достаточно, если они склонят вниз свои ароматные головки!

Частые путешествия пурпуровой лектики из Вифании на Офлю обратили на себя внимание толпы. Но если со стороны обывателей это было простое любопытство, то совершенно иного рода было внимание фарисеев и соферов, как будто без цели блуждающих по городу, задачей которых было следить за всем и обо всем доносить главному писцу синедриона, «ибо все может быть важным», а Бет-Дин-Гахадол главное судилище — должно знать обо всем.

И вот, когда однажды Мария, переодевшись у Мелитты, уже отправила лектику назад и торопливо шла в Вифанию, ее остановил нищий. Она бросила ему пригоршню монет.

Получив щедрую милостыню, нищий припал к ее ногам и, уцепившись за ремешки ее сандалий, просил:

— О, женщина! Благословенны твои добрые руки, но дай мне заглянуть в твои милосердные очи!

Мария была удивлена такой необычайной просьбой, но со свойственной ей живостью откинула на минуту вуаль.

Нищий был в лохмотьях, но его смелое лицо и дерзкий взгляд вовсе не подходили к нищему. Действительно, это был переодетый фарисей.

И когда Мария исчезла за горой, из кустов вышел другой в обрамленной бахромой одежде, присоединился к товарищу и спросил:

— Ну что, я угадал?

— Да, это — Мария из Магдалы, сестра Лазаря! — и они оба стали собирать в траве щедрую милостыню.

В тайных покоях первосвященника Иосифа Каиафы главный писец синедриона и знаменитый софер Эмаус делал доклад. Кроме первосвященника, его слушали еще саддукей Никодим, молодой, но влиятельный человек, и тесть Каиафы, Анна, сын Сета. Хотя сам Анна и был лишен сана первосвященника, но благодаря слабохарактерности своего зятя он вертел синедрионом, как хотел.

Эмаус, высокий худощавый мужчина лет сорока, с высоким лбом и холодными умными глазами, сухим официальным тоном читал последние известия, так умело изложенные, что выводы невольно напрашивались сами собой.