Мэри Роуз - Шарлотта Лин

По крыше вновь застучала барабанная дробь, и, превозмогая волнение и смущение, Сильвестр ответил:

— Мне. — И посмотрел Фенелле в глаза.

В комнате было натоплено, даже слишком, огонь пылал, а одеяла были толстыми, словно обивка кресел. То, что нужно для Джеральдины, ненавидевшей холод.

— Этому Уильяму Комптону не стоило бы называть эту штуку, которая торчит у него из штанов спереди, прикрытием для срамного места, — прошипела Анна. — У него совершенно нет срама. — Она обхватила Джеральдину за плечи, рухнула с ней в кресло, и обе захихикали.

Джеральдина никогда не хихикала в обществе других девушек. У нее никогда не было подруг, потому что она не была знакома с подходящими девушками. Ни отец, ни брат не могли ей перечить, потому что они готовы были целовать землю под ее ногами. То же самое можно было сказать о невыносимой тетушке с растительностью в ушах, которая делала вид, будто строга, но на самом деле не смогла бы обидеть даже котенка. Сыновей мелкой знати, бросавших восхищенные взгляды на Джеральдину и посылавших ей записки, объединяло лишь одно: они вели себя предсказуемо, словно приливы и отливы, и девушке было с ними до смерти скучно.

Анна была исключением. Она стала первым человеком, которого Джеральдина не раскусила в мгновение ока. Вторым, если быть точным. О первом думать не хотелось. Но все же единственным человеком, с которым она развлекалась.

— Сказать, что у него внутри? — прошептала подруга на ухо Джеральдине.

— В его бессрамном прикрытии?

— Проволока! — прыснула Анна. — Из мережи, потому что у него между ног просто рыбка, а ты когда-нибудь видела рыбку, которая стояла бы сама по себе?

У Анны был заразительный смех. Джеральдина схватила одну из круглых подушечек и запустила в подругу.

— И откуда же ты это знаешь, глупая попрыгунья?

Анна наморщила лобик.

— Откуда я это знаю? У меня бедра все в синяках, потому что этот бык при всякой возможности толкает меня своей проволокой!

И девушки снова захихикали.

— Но я бы все равно знала, — продолжала Анна. — Не забывай, я была во Франции. А при тамошнем королевском дворе, если хочешь пробиться, первым делом учишься определять, что происходит под красиво зашнурованным поясом. Рассказать тебе что-нибудь еще?

— Если тебе это нравится.

Анна задумалась, убрала прядь волос обратно под ночной чепец и покачала головой.

— Ах, нет. Пока что нет. Теперь твоя очередь.

Лицо Джеральдины сразу стало непроницаемым. Она прекрасно понимала, что хочет услышать Анна, но не собиралась так быстро рассказывать подруге, есть ли у нее нужная информация. Она играла в эту игру недавно, но правила поняла в первый же день. Если в этом мире существовали люди, рожденные для нее, то Джеральдина Саттон была из них.

Еще несколько месяцев назад ей было нечего рассказывать. Ее положение при дворе было слишком незначительным, потому что она потратила годы на то, чтобы сидеть вместе с женщинами кружком и вышивать воротнички, как поступали женщины и в Портсмуте. Ночами она мерзла в холодных постелях, а дни проводила в неотапливаемых залах с такими же, как она сама. Ей много лет было нечего рассказывать, поскольку она не соприкасалась ни с чем из того, что могло бы заинтересовать такую девушку, как Анна.

Все изменилось на Троицу, когда Джеральдина приняла решение взять свою судьбу в собственные руки. Двор в то время располагался в резиденции Хемптон-корт, замке на Темзе, принадлежавшем кардиналу Уолси и не имевшем ничего общего с тяжеловесными каменными стенами Уайтхолла и Вестминстера. Он был настолько восхитителен и легок, словно мог вскочить и унестись прочь в танце вместе со всеми своими обитателями. В нем было множество укромных эркеров, соединявшихся друг с другом дворов, переходов и комнаток, и создавалось впечатление, будто замок нашептывал ей из каждого угла: «Я мог бы стать твоей судьбой, Джеральдина. За бархатом моих портьер, в золоте моих огней таится твое счастье — осталось лишь руку протянуть».

И Джеральдина решила взять его. В день Троицы она ушла вместе со стадом. Вместо этого она провела не один час в темной кладовой, колдуя над своим платьем. Оно было выдержано в бронзовых тонах и было самым дорогим из всех, что у нее и; пелись. Конечно, оно не могло тягаться с теми, что носили придворные дамы королевы, но сама Джеральдина тягаться могла. Так: же, как Анна. Они обе не были дочерями влиятельных родителей, хотя мать Анны была из могущественных дворян. Зато они были красивы. Не так, как та миловидная галька, которая копилась на берегах Портсмута, а как бриллианты, блеск которых заставлял людей забываться от жадности.

Все оказалось так просто, что Джеральдина не переставала удивляться, почему она не сделала этого раньше. Она дождалась вечера и смешалась с болтливой толпой придворных дам, устремившихся в банкетный зал. Некоторые оборачивались и бросали на нее строгие взгляды. Но Джеральдина гордо шла вперед, источая такую самоуверенность, что все решили, будто она в своем праве.

Джеральдина презирала скромность, но тем не менее знала, насколько далеко ей позволительно зайти. Она не стремилась к столам на королевском возвышении, а выбрала себе скромное место в самом дальнем конце зала. Здесь не сядет ни один герцог, ни один маркиз, ни один член королевского совета, никто из часто сменяющихся королевских фаворитов. За этим столом сидели простые бароны, в лучшем случае какой-нибудь виконт с севера. Поскольку все места для дам были заняты, у Джеральдины оставалось лишь две возможности. Она могла либо остаться стоять и провалиться в расселину, либо сесть на одно из еще пустых мест для господ. Конечно, была еще и третья возможность. Она могла бежать, но Джеральдина не была склонна к бегству. Особенно к бегству из зала, где горели тысячи восковых свеч и воздух дрожал от тепла. Одним резким движением она протиснулась на скамью между двумя дамами. Соседка слева, мышастая толстушка, возмущенно наморщила свой пятачок, но Джеральдина уже спокойно разложила салфетку у себя на плече, словно обедала здесь каждый день.

Когда шелест гамб и свирелей сменилось гудением корнетов и труб, Джеральдина почувствовала зарождающуюся в душе надежду: возможно, господин, на месте которого она сидит, задерживается. Он не придет, и никто не заметит, что там, где должен сидеть он, восседает безрассудно дерзкая девчонка. В следующее мгновение собравшиеся вскочили со скамей и рухнули на колени. Пришел король, а с ним и ближайший круг доверенных лиц: багровый толстяк Уолси, которому Генрих VIII позволял делать все, что заблагорассудится; Томас Говард, который после смерти своего отца станет самым могущественным герцогом страны; Уильям Комптон, подтиравший королю зад, и несколько других, относительно которых нельзя было сказать, выдержат ли они милость Генриха Тюдора.

Никто из них не мог сидеть на дальнем конце стола, никто не будет представлять для нее опасности. Король Генрих занял место на возвышении, велел своим подданным подняться. Джеральдина снова уселась на скамью. Краем глаза она увидела, как к столу спешит один-единственный мужчина. Мгновение спустя у нее за спиной раздался голос: