С любовью, Энтони - Лайза Дженова

себе вообще все, что угодно, могут по собственной воле щеголять в платьях с принтами в виде ананасов, в ядерно-розовых топах со стразами, украшенных вышивками в виде собачек, и юбках в морских звездах и китах.

— В следующие выходные Фигави, там яблоку будет негде упасть. Слушай, ты уже целый месяц это откладываешь. Надень какие-нибудь украшения и накрасься, будешь красавица.

Петра права. В следующие выходные День памяти павших и Фигави, международная регата из Хайанниса в Нантакетскую бухту. И в эти же выходные на Нантакете официально и с большой помпой открывается летний сезон. По всему острову будут пикники, благотворительные вечеринки и просто сборища. Все рестораны будут забиты битком.

— Я не знаю.

— Ты хочешь посмотреть на эту женщину или нет?

— Наверное, но…

— Тогда пойдем и посмотрим на нее.

— Как она выглядит?

Повисает нескончаемо долгая пауза, и Бет, прижав пальцы ко рту, затаивает дыхание. Кровь пульсирует у нее в висках. Сколько раз с того их собрания книжного клуба она хотела задать Петре этот вопрос, но страх услышать практически любой возможный ответ пересиливал, заставляя ее прикусить язык. Если Анжела красивая, то Бет тогда уродливая. И «уродливая» — это еще мягко сказано. «Омерзительная» — вот какое слово Бет примеряет на себя все это время; кажется, оно подходит ей идеально, куда лучше, чем все это черное тряпье, висящее в ее шкафу. А если Анжела не красавица, значит она наверняка милая, остроумная или обладает какими-то еще неодолимо притягательными качествами, которых Бет лишена, в противном случае Джимми не пришлось бы искать их на стороне. Значит, если Анжела красива, то Бет уродлива, а если Анжела уродлива, то Бет дрянь, в зависимости от того, что именно Джимми нашел в этой женщине.

— Вот сегодня мы это и выясним.

— Да, но ты-то ее уже видела. Что ты про нее скажешь?

— Скажу, что она тебе и в подметки не годится.

Бет улыбается, но потом ее взгляд возвращается к шкафу.

— Давай лучше после Фигави?

— Давай лучше сегодня?

— Петра, я вообще не обязана туда идти.

— Это правда.

— Но я умру, если не узнаю, какая она.

— Ну и?

Бет закусывает ноготь большого пальца.

— Ты одолжишь мне свои бирюзовые бусы?

— Они в твоем полном распоряжении. Я приду без малого в семь. Пойдет?

— Угу.

— Сейчас нет еще даже полудня. Сходи куда-нибудь. Оставь в покое свой шкаф.

— Обязательно. Как только придумаю, что надеть.

— Черный топ, юбку, бирюзовые бусы. Будешь как картинка. Все, увидимся вечером.

Черный топ и юбку. Бет вытаскивает длинную белую юбку с оборками и прикидывает, как она будет в ней выглядеть. Она выходит в коридор и останавливается перед их самой последней семейной фотографией, висящей на стене, — она была снята прошлым летом на пляже Майакомет. Она на ней в этой юбке. Они с Софи и Грейси в белых юбках с черным верхом, а Джимми с Джессикой, которая признает исключительно штаны, — в белых шортах с черным верхом. Это прекрасная фотография. Они впятером сидят на песке на фоне сухой травы, белых перистых облаков и голубого летнего неба. Ладонь Джимми лежит на ее коленке, поверх юбки, этой самой юбки, которую она сейчас держит в руках, касаясь ее так естественно, так непринужденно.

Ей вспоминаются те времена в самом начале их отношений, когда они встречались, и потом, когда только поженились, когда он прикасался к ней или даже просто проходил мимо и она чувствовала это. Чувствовала всей кожей. Магнетическое, электризующее тепло его прикосновения. Эту незримую, магическую, химическую связь. Куда все это ушло?

Когда был сделан этот снимок, он уже изменял ей. Бет зажмуривается и сглатывает, пытаясь сохранить самообладание. Что чувствует Джимми, когда прикасается к Анжеле? Чувствует ли он незримую, магическую, химическую связь? Чего ему не хватает, когда он прикасается к Бет? То есть когда он к ней прикасался. Она открывает глаза и отступает назад, окидывая взглядом всю стену — семейные портреты за семь лет и их с Джимми черно-белое фото со свадьбы. Смотрит на их улыбающиеся лица — ее собственное, ее мужа, ее дочерей. Ее счастливая семья. Ее жизнь. Она стискивает зубы и смаргивает слезы. Ее жизнь — один сплошной обман.

Бет поправляет две фотографии, которые висят слегка неровно, возвращается в спальню и забирается обратно в постель. В постели хорошо. В постели безопасно.

И не надо думать, что надеть. На ней заношенная розовая фланелевая пижама в катышках. Это самая яркая ее вещь. Надо пойти в «Солт» в пижаме. Она произведет на всех убойное впечатление. Только не совсем того рода, какого ей хотелось бы.

А какое впечатление она хочет произвести? Да она предпочла бы не производить вообще никакого, отправиться туда под маскировкой, нацепив парик и темные очки, чтобы можно было все видеть, оставаясь при этом незамеченной. Но в то же самое время она рисует в своем воображении картины, как заявляется туда и привлекает к себе всеобщее внимание. Она входит в зал обольстительной походкой, уверенная в себе и сексуальная (в рамках хорошего вкуса, ни в коем случае не вульгарно), выглядит, как минимум, получше Анжелы — задача нелегкая, учитывая, что она понятия не имеет, как выглядит Анжела. Ее приводит в ужас мысль о том, чтобы дать этой женщине хотя бы малейший повод испытать еще большее чувство собственного превосходства над Бет, чем она, вероятно, уже испытывает. К несчастью, если смотреть на вещи реалистично, шансы на то, что именно так и случится, более чем высоки. Бет не чувствует себя ни уверенной, ни сексуальной. И обольстительной походкой она не ходит никогда. Она смотрит на свой жалкий гардероб, поворачивается на другой бок, закрывает глаза и натягивает одеяло до подбородка.

Перед ее закрытыми глазами мелькает картина, как Джимми, смешивающий мартини, застывает с бутылкой в руке, сраженный зрелищем того, как она обольстительной походкой входит в ресторан в сопровождении своих подруг. Она представляет, как он отводит ее в сторонку и говорит, что чувствует себя последним идиотом, что ушел от нее. Она воображает, как он умоляет ее принять его обратно прямо там, за барной стойкой, на глазах у Анжелы.

Эта срежиссированная Бет мысленная сцена разыгрывается у нее в голове, и она улыбается. Она даже в красках представляет себе вымышленную Анжелу, раздавленную и потерпевшую поражение, с гладкими черными волосами, густыми бровями, кричащим макияжем и в обтягивающем платье из спандекса (вульгарная сексуальность). Единственная, кого она никак не может представить в этой маленькой фантазии, это она сама.

«Черт побери, что же