Обитель Апельсинового Дерева - Саманта Шеннон

В то утро к Юкале подъехал рыцарь с островов Иниса. Острова в то время были истерзаны войной и суевериями, вожди соперничали между собой, а жители их дрожали под тенью ведьмы – но жили там и множество добрых людей, присягнувших Добродетелям Рыцарства. Тот рыцарь, – сказала Эда, – был Галиан Беретнет.

Обманщик.

Этим именем его теперь называли во многих краях Лазии, но Сабран об этом не подозревала.

– Галиан слышал о нависшем над Лазией ужасе и желал предложить Селину свою службу. При нем был меч небывалой красоты, звавшийся Аскалон. Приблизившись к окраинам Юкалы, он увидел в тени деревьев плачущую деву и спросил, отчего она в таком отчаянии. «Добрый рыцарь, – отвечала Клеолинда, – у тебя доброе сердце, но ради собственного спасения предоставь меня моим молитвам, ибо змей скоро явится за моей жизнью».

Эде тошно было говорить так о Матери, будто та была какой-то плаксивой девкой.

– Рыцарь, – заспешила она, – был тронут ее слезами. «Милая дама, – сказал он, – я скорее погружу меч в собственное сердце, нежели увижу, как оросит землю твоя кровь. Если твой народ отдаст души Добродетелям Рыцарства, а ты вручишь мне свою руку для брака, я изгоню смертоносное чудовище из этих земель». Так он обещал.

Эда помолчала, переводя дыхание. И тут она почувствовала во рту вкус, которого не ждала.

Вкус правды.

– Клеолинда, оскорбленная этими условиями, велела рыцарю удалиться, – услышала она свой голос, – но Галиан не пожелал отступить. Решившись завоевать себе славу, он…

– Нет, – перебила Сабран. – Клеолинда согласилась на его условия и приняла с благодарностью.

– Таким я слышала этот рассказ на Юге. – Эда подняла бровь, хотя сердце у нее запнулось. – Дама Розлайн просила меня…

– А теперь твоя королева приказывает иное. Досказывай, как рассказывают священники.

– Да, моя госпожа.

Сабран кивком позволила ей продолжать.

– Сражаясь с Безымянным, – заговорила Эда, – Галиан был тяжело ранен. Тем не менее с доблестью превыше доблести всех людей он нашел в себе силы вонзить в чудовище свой меч. Безымянный, истекая кровью и слабея, уполз в пещеры, ведущие обратно к Огненному Чреву, где и остается по сей день.

Она слишком остро ощущала на себе взгляд Сабран.

– Галиан же вернулся с принцессой на острова Иниса, собирая по пути Святой Рыцарский Союз. Он был коронован королем Иниса – новое имя для новой эпохи – и первым своим законом объявил Добродетели Рыцарства истинной и единственной религией страны. Он выстроил город Аскалон, назвав его по имени меча, ранившего Безымянного, и там отпраздновали его венчание с королевой Клеолиндой. Через год королева родила дочь. А король Галиан, Святой, поклялся народу, что, пока в Инисе правят его потомки, Безымянный не вернется.

Складная история. В Инисе ее пересказывали снова и снова. Но полной она не была.

Инисцы не знали, что не Галиан, а Клеолинда изгнала Безымянного.

И ничего не знали об апельсиновом дереве.

– Пятьсот лет спустя, – уже тише заговорила Эда, – Устье горы Ужаса вновь раскрылось, выпустив других змеев. Первыми из него вышли пять верховных драконов Запада, высшие западники – величайшие и самые жесткие из драконьего племени, под водительством Фиридела, более всех преданного Безымянному. Вышли за ними и их слуги-виверны, и каждая зажгла свое пламя от одного из высших западников. Виверны гнездились в горах и пещерах и совокуплялись с пернатыми, порождая кокатрисов, с гадами, порождая василисков и амфиптер, и с быками, рожая офитавров, и с волками, рождая жакули. Все эти мерзостные союзы породили драконье воинство.

Фиридел жаждал исполнить то, с чем не совладал Безымянный, – покорить человеческий род. Более года он обрушивал на мир мощь драконьего воинства. Многие великие государства рухнули в тот год, и он был назван Горем Веков. Однако Инис, под властью Глориан Третьей, еще держался, когда над миром прошла комета и змеи вдруг впали в вечный сон, положив конец ужасу и кровопролитию. И по сей день Безымянный остается в гробнице под миром, скованный священной кровью Беретнетов.

Тишина.

Эда, сложив руки на коленях, в упор взглянула на Сабран. Холодное лицо королевы осталось непроницаемым.

– Дама Олива права, – наконец заговорила Сабран. – У тебя язык сказительницы – но сдается мне, что ты слышала слишком много сказок и слишком мало правды. Повелеваю тебе внимательно слушать священнослужителей. – Сабран отставила кубок. – Я устала. Доброй ночи, дамы.

Эда поднялась, как и Линора. С реверансами обе удалились.

– Ее величество недовольна, – резко заметила Линора, когда королева уже не могла их слышать. – Твой рассказ поначалу был так хорош. Чего ради ты вздумала сказать, что Дева отвергла Святого? Ни один священнослужитель такого не говорил. Что за мысль!

– Если ее величество недовольна, я сожалею.

– Теперь она едва ли снова позовет нас с ней ужинать, – фыркнула Линора. – Тебе следовало хотя бы извиниться! И пожалуй, почаще молиться рыцарю Вежливости.

К счастью, Линора не пожелала затягивать разговор. Эда рассталась с ней у своих дверей.

Внутри она зажгла несколько огарков. Комнатка была мала, зато принадлежала ей.

Эда расшнуровала рукава и сняла корсаж. Избавившись от него, она сбросила юбку с фижмами, а следом и нижние и наконец-то избавилась от корсета.

Ночь была еще молода. Эда подсела к столику для письма. В его ящике лежала книга, которую она позаимствовала у Трюд утт Зидюр. Восточного письма Эда читать не умела, но на страницах были пометки ментского печатника. Выпустили ее, как видно, до Горя Веков, когда в стране Добродетели еще дозволялись сочинения с Востока. Трюд, завороженная землями, где змеи были кумирами людей, оказывалась истинной еретичкой.

В конце книги на вкладном листке Эда нашла имя, написанное округлым почерком и свежими чернилами.

Никлайс.

Расчесывая волосы, Эда рассуждала. Для Ментендона это имя было довольно обычным, однако, прибыв ко двору, она застала здесь некоего Никлайса Рооза. Он превзошел анатомию в Бригстадском университете и, по слухам, занимался алхимией. Ей он запомнился веселым пузанчиком, достаточно добродушным, чтобы заметить Эду, которую другие не желали замечать. Позже какие-то неурядицы заставили его покинуть Инис, но какого рода были эти неурядицы – хранилось в строгой тайне.

Эда помолчала, прислушиваясь к своему телу. В прошлый раз убийца едва не побил ее, добравшись до большой опочивальни. Дрожь сторожков она почувствовала слишком поздно.

Ее сиден ослабел. Год за годом она с его помощью устанавливала сторожки, сберегавшие Сабран, но теперь он затухал, как свеча, когда догорает фитиль. Сиден, дар апельсинового дерева, – магия огня, дерева и земли. Безмозглые инисцы называли его колдовством. Их представления о магии порождались страхом перед неведомым.