Пленная птица счастья - Галина Владимировна Романова

– Может, тебе показалось, Ильина? – почесал лысину Суворкин, с сомнением разглядывая подчиненную.

– Нет, товарищ полковник, не показалось.

Маша стояла перед ним по стойке смирно и старалась, чтобы голос звучал твердо. И чтобы Суворкин ни в коем случае не заподозрил ее в желании отомстить Голикову.

– Ты точно слышала, как он это сказал?

– Так точно, товарищ полковник, – с напором ответила она. – Только он не сказал – он спросил это у своих сотрудников.

– Повтори еще раз дословно, – приказал Суворкин и неодобрительно покосился на ее яркий шарф.

– Я закрывала входную дверь и отчетливо услышала, как индивидуальный предприниматель Геннадий Сергеевич Голиков спросил: «Тело спрятали?»

К дому, где после возвращения жила Стелла с ребенком, Ростислав подъехал почти в десять вечера. Он очень надеялся, что она дома. Что она дома одна и давно уложила малыша. И им удастся поговорить без свидетелей, без детского плача или, упаси господи, без приторного сюсюканья.

Разговор предстоял серьезный.

Он остановил машину подальше от ее окон. Какое-то время просто сидел, прикрыв глаза. Думал.

Что он скажет, когда войдет? Как посмотрит на нее? Что станет делать, если она не найдет нужные, правильные слова?

О его визите к Стелле Игорек Заботин не знал. Если бы узнал – стал бы отговаривать. Он был в курсе их последнего скандала перед рестораном. И в курсе ее требований. Даже назвал Стеллу законченной дурой.

Ростислав вылез из машины, поежился. Жара первых дней июня сменилась жутким холодом. Ночью температура опускалась до трех градусов. Ветер, все время ветер и мелкий дождь. Он третий день не вылезал из кожаной куртки, под ней теплая водолазка. Потому что реально было холодно.

А Алинка ушла из дома в тонких спортивных штанах и в футболочке, вдруг вспомнил он. Сердце защемило так остро, что он со слабым оханьем привалился к машине. Попытался отдышаться, но не вышло. Прихватило так, что слезы выступили из глаз. Пришлось лезть за таблетками, которые Светлана сунула в карман пару дней назад.

– Так и до инфаркта недалеко, милый. – Она старательно прятала от него заплаканные глаза. – Нам надо держаться. Надо верить и держаться. И держать себя в форме. Это гомеопатическое средство, оно практически безвредно. А польза есть.

Ростислав выкатил из пластикового флакона два белых шарика, швырнул под язык. Глубоко подышал – вроде отпустило. Подошел к задней двери, потянул на себя. Заглянул в салон. На заднем сиденье лежал букет сиреневых хризантем. Стелла любила эти цветы. Ростислав потянулся за ним, но вдруг одернул руку, как обжегся.

Не тот случай. Не за тем он здесь.

Он закрыл машину, поставил на сигнализацию. Пошел к подъезду. Лифт, как несколько лет назад, не работал. Усмехнувшись старой табличке, Ростислав пошел пешком. Пятый этаж, невысоко. Когда-то взлетал туда, как на крыльях. Сегодня подъем дался с трудом. Задохнулся, пока добрался до ее двери. Рука, привычно минуя звонок, стукнула трижды.

Открыла почти сразу. На пятой секунде, подумал он, переступая порог.

– Привет, – сказал Ростислав и не полез целоваться.

Стелла выглядела сногсшибательно в коротких джинсовых шортиках, короткой футболке, с растрепавшимися, влажными после душа волосами. Зачем она это все, а? Вот зачем? Пытается быть соблазнительной? Так он предупредил, что по делу. Ему ни до чего, и уж тем более не до секса с ней.

Неуместно. Не тот случай. Не за тем он здесь.

– Привет. – Стелла осторожно улыбнулась, потрогала волосы, заправила пряди. – Что-то случилось? Или ты передумал?

– Я не передумал. – Он сразу завелся и неприлично повысил голос в чужом доме.

– Не ори! – цыкнула сердито и покосилась на запертую дверь спальни. – Сын спит.

– Извини.

Он стоял, привалившись к стене, и не знал, с чего начать. Стелла помогла.

– Так что у тебя стряслось, милый? – с легкой иронией спросила она. Отступила на метр, вытянула в сторону левую ногу, уперла в бока кулачки.

Поза была воинственной. Она так всегда раньше вставала, если собиралась капризничать.

– Алинка пропала, – бросил он.

Произносить это с каждым днем, с каждым часом становилось труднее. Чем больше проходило времени, тем меньше оставалось надежды, что дочь вернется целой и невредимой. Он подключил все связи. Ее ищут. Когда он узнал, где именно, пару часов просто не мог говорить. Ее искали по канавам, колодцам, в пригородной лесополосе.

– Почему именно там? – выдавил он через два часа и глянул на Заботина красными воспаленными глазами. – Почему там? Не у друзей?

Не у парня?

– Там уже были, Ростислав.

Игорек отвернулся, чтобы не видеть друга таким. Чтобы тот не видел его таким же. Оба сухо, по-мужски переживали невесть откуда взявшуюся беду. А это гораздо тяжелее, чем биться в истерике, рыдать, голосить. Нет, это все тоже есть, но только глубоко в тебе. И так, сука, давит! Так там все выворачивает!

– Господи, за что? – вздыхал Ростислав и с надеждой смотрел на телефон.

Но никто не звонил, не требовал выкуп. Не выдвигал условия. Они с Заботиным уже давно отказались от мысли завладеть землей, на которую облизывались почти год.

Он звонил Зайцеву и с надрывом требовал вернуть дочь. Зайцев обозвал его придурком и отключил телефон.

К черту землю. Нет, значит, нет. Есть другие проекты. Есть во что вложиться.

Кто тогда, если не Зайцев? За что?

– А может, это Стелла, а? Мстит? – спросил вчера вечером Ростислав, когда они с Заботиным сидели в его машине. – Я ей не помог, отказал. Она может лишиться ребенка, вот и сделала, чтобы я почувствовал, как это больно. Может, она?

– Не дури, Ростик. Ты так себя скоро подозревать начнешь, – неуверенно ответил Заботин. – Она же сама мать. Она не посмеет.

Вот для этого он и приехал к ней сегодня, чтобы узнать наверняка, посмела или нет.

– Алина? Пропала? – Стеллины руки упали вдоль тела. – Ужас какой.

Вот не так она это произнесла, не так! Не было сочувствия в ее голосе. Равнодушие, может, чуть любопытства, но ни капли сострадания.

– Скажи, что это не ты! – прохрипел он и уставился на нее сумасшедшими глазами.

– Больно тебе, да? Больно, Ростик?

В ее резко дернувшемся подбородке ничего, кроме вызова. Лицо, которое он так любил, сделалось надменным, незнакомым. Ладное тело, шикарные голые ноги – все показалось чужим, отвратительным. Вся ее вызывающая красота, которой он прежде грезил, теперь казалась чудовищной насмешкой над его бедой.

– Нет, не может быть! – прошептал он и, широко шагнув вперед, неожиданно ударил ее по щеке.