В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан

– Господин генерал-майор, во многих армиях уже давно сделали, почему мы все никак не соберемся? Начните!

Он долго колеблется и размышляет. Как обычно, подходит к окну, вперяет свой взор в даль и обдумывает проблему. Можно поудобнее устроиться в кресле и выкурить сигарету – это каждому известно.

Я размышляю о нерешительности этого человека. Пора завершить его портрет. Он довольно тучен, даже чересчур. Во время сильной жары ему явно приходится нелегко. Дышит как астматик. Когда он возбужден, ему часто не хватает воздуха. Возможно, его неизменная медлительность вызвана этим состоянием. Из-за нее среди своих коллег – генералов он получил прозвище Лоэнгрин.[10] Лоэнгрин? Почему? Однажды я спросил одного высокопоставленного офицера медицинской службы, откуда такое прозвище, и получил резкий ответ: «И так понятно… Никогда больше не спрашивай меня!»

Кстати, со столбняком дело тогда обстояло довольно странно. После начала Первой мировой войны, когда бои шли в черноземных областях Эльзаса, хирурги в южнонемецких лазаретах приходили в отчаяние из-за бесчисленного количества случаев заболевания столбняком. Тогда еще не проводили предварительной вакцинации путем введения противостолбнячной сыворотки. В 1914–1915 годах уровень смертности среди молодых мужчин стремительно возрос. Затем, задолго до начала Второй мировой войны, ученые Рамон и Целлер обнаружили, что благодаря активной иммунизации путем введения ослабленного столбнячного яда (анатоксина) можно обеспечить надежную защиту от столбняка на десять или более лет. Другие армии – французская, американская и даже Красная армия – стали пользоваться этим методом. Таким образом, советский солдат, как правило, был хорошо защищен от столбняка, а немецкий – нет. «Почему же у нас ее не делают?» – спросил я как-то при случае гигиениста инспекции медицинской службы в Берлине и получил неожиданный ответ: в России, по его словам, не существует столбняка, поэтому в активной иммунизации против него нет необходимости. Как и раньше, решили ограничиться пассивной иммунизацией с помощью специфической антитоксичной противостолбнячной сыворотки.

Надо сказать, это не было лишено смысла. Российская земля на самом деле оказалась не плодородной для развития столбнячной палочки и сопутствующих ей спор. Заболевание столбняком происходило редко. Однако дивизии перебрасывали с места на место, они не все время воевали в России, их направляли также во Францию, в Италию – в земли, где столбнячные палочки встречаются в изобилии. Поэтому я и забеспокоился.

Проходит минут пять, а главный врач все еще размышляет. Затем он резко поворачивается, устремляет на меня взгляд и произносит:

– Да, я должен еще раз обдумать этот вопрос в спокойной обстановке.

Тем дело и кончилось. Ни один немецкий солдат не был подвергнут активной вакцинации против столбняка.

Наше новое жилище в Александрове расположено на холме. Это большая помещичья усадьба, в которой живет местный врач, женщина-офтальмолог, со своими тремя дочерьми. По всей видимости, дом вместе со всеми прилегающими постройками служил раньше своего рода передовым укреплением перед дворцом князя Строганова. На территории очаровательного сада – озеро и баня. Для нас это настоящий рай. Баней пользуемся не только мы, но и деревенские девушки, и хозяйские дочки. Они не все время остаются в самой бане; достаточно пропарившись и докрасна нахлестав себя березовыми вениками, они прямо голышом безо всякого стеснения выбегают на улицу и с мостков бросаются в ледяную воду озера. Солдаты, точно фавны, засев в кустах, стараются не упустить этот момент.

Русская врач, женщина с мягкими материнскими чертами, в соответствии с новыми советскими порядками занимается здесь общей врачебной практикой и обслуживает весь район. Как нам рассказывали, она была замужем за дворянином, которого похитили красные. Никто не знает, что они с ним сделали. Теперь у матери семейства остались три дочери, о которых она заботится. Старшая – милое, открытое создание. От нее мы многое узнаем о советской России.

В этой местности очень неспокойно. Вокруг бродят банды партизан. Семья живет в постоянном страхе перед ними. Внезапно ночью из леса выскакивают вооруженные до зубов мужчины, стучатся в дверь, врываются в дом и предъявляют свои требования. Горе тому, кто их не выполнит. Затем они снова бесследно исчезают под покровом ночи.

К сожалению, разговор с главным врачом не остался без последствий. На следующий день с фронта прибывает Виганд и, узнав о нашей беседе, с ходу нападает на меня:

– Мне бы не хотелось, чтобы вы обсуждали с главным врачом вопросы хирургии в мое отсутствие.

– Господин Виганд, коллега, так дело не пойдет. Наша работа основана на обдуманном сотрудничестве. Мы должны разрабатывать предписания вместе, но это ни в коем случае не означает, что у вас есть право ограничивать мою независимость и давать мне указания. Я не могу позволить, чтобы вы вмешивались в мои разговоры с главным врачом.

Виганд перестал мне доверять, он заботится о своем престиже. Это сразу чувствуется. Однако, не ожидая отпора, переходит на примирительную позицию. Уже на следующий день нам приказано вместе явиться на совещание к главному врачу. Нужно принять решение по многим вопросам, в том числе о дальнейшем применении сульфаниламида. Дело доходит до ссоры. Под влиянием Виганда главврач хочет ограничиться применением слабодействующего сульфаниламидного препарата пронтелбин, в то время как я предлагаю перейти на более сильный препарат мезодин, поскольку, на мой взгляд, он обеспечит более надежную защиту от опасных бацилл газовой гангрены и столбняка. К сожалению, достичь ничего не удается. Я замечаю, что Виганд распаляется, того и гляди, разразится буря, – и замолкаю. Мне кажется, важнее сохранить уже достигнутое.

После этого Виганда словно подменили, он пришел в наилучшее расположение духа. Когда мы вернулись в Александрове, тут же сел со мной редактировать специальные указания по обработке ран сульфаниламидными препаратами. И при этом, к моему удивлению, проявил большое понимание.

К югу от озера Ильмень наши дивизии непрерывно наступают. Они останавливаются перед Старой Руссой. Говорят, за город разгорелись ожесточенные бои. Наша медико-санитарная часть в Александрове оказалась глубоко в тылу. Нужно переместиться ближе к линии фронта. Передовые команды уже расположились в Борках, между Сольцами и Мшагой, прямо на реке Шелонь. 4 сентября мы переезжаем. Колонна движется мимо городов Порхов, Дно по направлению к населенному пункту Борки.

Когда мы приближаемся к небольшому городку Порхов на Шелони, меня охватывает чувство необъяснимой тревоги. Словно я непременно должен посетить местный лазарет. В доме ощущается неспокойная атмосфера. Солдаты носятся взад и вперед, какие-то группы перешептываются между собой. У входа меня радостно встречает начальник лазарета, он явно взволнован.

– Слава богу, это вы, профессор! – с облегчением восклицает он.