Ромовый дневник - Хантер С. Томпсон

Йемон покачал головой.

— Туда я в последнюю очередь отправлюсь. Я с Нью-Йорком не лажу. — Он хлебнул рома. — Нет, отсюда я, пожалуй, двину дальше на юг по островам и там поищу грузовой корабль до Европы. — Он задумчиво кивнул. — Не знаю, как быть с Шено.

Мы торчали у Эла весь вечер, беседуя о местах» где человеку лучше осесть — в Мексике, на Карибах или в Южной Америке. Сала так переживал увольнение Йемона, что несколько раз заговаривал про то, что и сам хочет уволиться.

— Кому на хрен нужен этот остров? — вопил он. — Стереть его на хрен с лица Земли! Ну кому он на хрен нужен?

Я знал, что это просто пьяная болтовня, но вскоре ром заговорил и за меня. К тому времени, как мы пустились по направлению к квартире, я тоже готов был уволиться. Чем больше мы говорили про Южную Америку, тем сильней мне хотелось туда отправиться.

— Чертовски славное местечко, — без конца долдонил Сала. — Кругом кучи денег плавают, во всех городах англоязычные газеты — клянусь Богом, вот это местечко что надо!

По холму мы спускались шеренгой, взявшись за руки, — пьяные и смеющиеся. Из нашего разговора явствовало, что на рассвете мы расстаемся и отправляемся в самые дальние уголки Земли.

Излишне говорить, что Сала не уволился, и я тоже. Атмосфера в газете стала как никогда напряженная. В среду Лоттерман получил повестку из департамента труда, куда его вызывали на слушание дела о выходном пособии Йемона. По этому поводу он весь день матерился и громогласно заявлял, что раньше в аду ударят морозы, чем он даст этому психу хоть цент. Сала начал принимать ставки на исход дела, считая три к одному за Йемона.

Совсем ухудшило положение то, что отъезд Тиррелла вынудил Лоттермана взять на себя функции редактора отдела местных новостей. Это означало, что он делал большую часть работы. Мера, как он сказал, была временная, но пока что его объявление в соответствующем разделе газеты особого внимания не привлекало.

Я не очень удивился.

«Требуется редактор, — говорилось там. — „Сан-Хуан Дейли“. Срочно. Пьяницам и бродягам не беспокоиться».

Как-то раз Лоттерман даже предложил эту работу мне. Я пришел в редакцию и обнаружил в своей пишущей машинке листок, где говорилось, что Лоттерман хочет меня видеть. Когда я открыл дверь в его кабинет, он лениво игрался с бейсбольным мячиком. Проницательно улыбнувшись, он подкинул мячик в воздух.

— Я тут вот что подумал, — произнес он. — Ты, по-моему, парень смышленый. Местными новостями заниматься приходилось?

— Нет, — ответил я.

— А хочешь попробовать? — спросил Лоттерман, снова подбрасывая мячик.

Я этого ни под каким соусом не хотел. Славное повышение, но черт знает сколько всякой дополнительной работы.

— Я здесь совсем недавно, — сказал я. — Город еще не знаю.

Лоттерман подкинул бейсбольный мячик к потолку и позволил ему отскочить от пола.

— Верно, — отозвался он. — Я просто подумал.

— А как насчет Салы? — спросил я, прекрасно зная, что Сала предложение отвергнет. У него было столько разных заданий, что я порой удивлялся, зачем он вообще в этой газете работает.

— Не выйдет, — ответил Лоттерман. — Сале глубоко плевать на газету. Сале вообще на все глубоко плевать. — Он выпрямился в кресле и бросил бейсбольный мячик на стол. — Кто еще остается? Моберг алканавт, Вандервиц псих, Нунан идиот, Бенетис английского не знает… Проклятье! И откуда они все только поналезли? — Он со стоном осел в кресле. — Я должен кого-то найти! — выкрикнул он затем. — Я свихнусь, если придется одному всей газетой заниматься!

— А что там с объявлением? — спросил я. — Нет откликов?

Лоттерман снова простонал.

— Конечно есть — одни алканавты! Один парень заявил, что он сын Оливера Уэнделла Холмса — как будто меня это колышет! — Он бешено стукнул мячиком об пол. — И кто только этих алканавтов сюда присылает? — заорал он. — Откуда они берутся?

Затем он погрозил мне кулаком и заговорил так, словно оглашал свою последнюю волю:

— Пойми, Кемп, кому-то нужно вести этот бой. А то они одолевают. Эти алканавты завладевают миром. Если пресса им поддастся, мы утонем. Понимаешь ты это?

Я кивнул.

— Будь оно все проклято, — продолжил Лоттерман. — На нас ложится громадная ответственность! Свободная пресса имеет важнейшее значение! Если этой газетой завладеет банда паразитов, это станет началом конца. Сперва они возьмут эту газету, потом заполучат еще несколько и в один прекрасный день приберут к рукам «Таймс». Можешь ты такое себе представить?

Я сказал, что очень даже могу.

— Они нас всех приберут! — воскликнул он. — Они опасны, вероломны! Тот парень, который заявлял, что он сын судьи Холмса, — я его из целой толпы узнаю! Он будет давно нестриженным и с безумными глазами!

И тут, словно по подсказке, в дверь вошел давно нестриженный Моберг. В руках у него была вырезка из «Эль-Диарио».

У Лоттермана сделались безумные глаза.

— Моберг! — завопил он. — Откуда у тебя столько наглости, чтобы без стука сюда входить? Ты у меня допрыгаешься! Я тебя посажу! Вон отсюда!

Моберг скорчил мне рожу и проворно выскочил за дверь.

Лоттерман огненным взором уставился ему вслед.

— Ну и наглость у этого хмыря, — пробормотал он. — Видит Бог, такого алканавта следовало бы усыпить.

Хотя Моберг был в Сан-Хуане всего несколько месяцев, Лоттерман, похоже, ненавидел его со страстью, какая у нормальных людей обычно культивируется за много лет. Моберг был настоящим дегенератом. Невысокий, с редкими блондинистыми волосами и бледной, дряблой физиономией, вид он имел предельно непристойный и развращенный. Я никогда не видел человека, настолько сосредоточенного на саморазрушении — да и не только на саморазрушении, но и на порче всего, к чему он прикасался. Моберг ненавидел вкус рома и тем не менее приканчивал бутылку за десять минут, после чего блевал и куда-нибудь заваливался. Ел он исключительно бисквитные рулеты и спагетти, которые выблевывал всякий раз, как напивался. Моберг тратил все деньги на шлюх, а когда становилось скучно, брал случайного мальчика — просто ради новизны ощущений. За деньги он был способен на всё — и такого человека мы держали на связи с полицией. Порой Моберг на сутки исчезая. Тогда кому-то приходилось разыскивать его по самым грязным барам в Ла-Перле, трущобе столь гнусной, что па картах Сан-Хуана она представала пустым местом. Ла-Перла служила Мобергу штаб-квартирой; по его словам, только там он чувствовал себя как дома, а в остальных частях города — не считая немногих кошмарных баров — был абсолютно не на месте.

Моберг рассказал мне, что первые двадцать лет жилки он провел в Швеции, и я часто пытался представить его на фоне морозного скандинавского пейзажа. Я пробовал вообразить Моберга на лыжах или со всей его семьей, мирно живущей в какой-нибудь холодной горной деревушке. Впрочем, из того немногого, что Моберг рассказал о Швеции, я заключил, что он жил в небольшом городке и что родители его были весьма уважаемыми людьми, у которых нашлось достаточно денег, чтобы дослать сына учиться в Америку.