Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого) - Семён Филиппович Васильченко

него есть еще собственный дом.

— А мне деньги не нужны...

— Дурак... — с чувством произнес приказчик и, снова взявшись за разметку, продолжал про себя соображения, в характере которых Мотька не сомневался: он мечтал о поправлении своих дел.

Удача однажды выпала на долю сластолюбивого «Баронета». Эта его удача была связана с прошлой его службой в обувном отделении богача Переделенкова. После этой службы Лондырев оставил след на нравственных достоинствах младшего сына Переделенкова, научив его премудрости разврата.

Молодому бездельничавшему Владимиру Переделенкову он не только преподал науку установления связей и первоначального знакомства с поддающимися искушению прелестницами, но познакомил его и с теми изощрениями эротического азарта, которые только и могли выработаться практикой полусутенерских вкусов Андрея.

Он посоветовал своему «воспитаннику», между прочим, брать у каждой из «принадлежавших» развращенному юнцу женщин прядь интимной растительности.

Для извращенного молодого человека пополнение этой коллекции стало чем-то в роде вопроса его личной мужской доблести. Время от времени он снисходил до посещения своего воспитателя, обычно тогда, когда Закс уходил из магазина обедать. Не стесняясь присутствия Мотьки, приятели вели специфическую беседу, склонясь над элегантной коробочкой с коллекцией, которую этот, одетый по последней моде, франт с наглыми глазами приносил с собой.

— Этой ты не знаешь, этой не знаешь... — об‘яснял развратный молодой человек. —Это пустяк, — горняшка у нас... А это знаешь кто?

И Переделенков склонялся к уху Лондырева.

— Да ну? —удивлялся тот.

— Она! — подтверждал молодой фат.

— Но ведь она же... она... —шепотом отвечал приказчик.

— Какой чорт! — оттопыривал губу и задорно поворачивался в своем английском пальто юнец. — Она!..

И шептал в свою очередь что-то непристойное.

— Значит постриг ее? — захлебывался упоенный приказчик.

— Постриг, —хвастал тот... И оба джентльмена чувствовали себя героями.

Но как ни хвастал Переделенков своими успехами, нарвался и он на неудачу.

Он завязал знакомство с артистками, среди которых была одна певица, кружившая голову всем городским франтам. „Воспитанник“ Лондырева направил свои устремления на то, чтобы снискать ее расположение. Однако это ему не удавалось. Об этой своей неудаче Переделенков и поведал Лондыреву.

— Что? —удивился приказчик, — не дается Мурочка Грунская? Да ты, должно быть, не с того конца приступил к ней. Что же она — с шестнадцати лет не мечтает о мужчине — что ли? Эх ты, а еще денег не жалеешь. Хвастун!

— Не помогают деньги, —буркнул юнец.

— Знакомь меня с нею!..

— Пострижешь?

— Если не пожалеешь несколько ужинов, —сам увидишь. Только имей в виду: я остригу — даю тебе, что тебе надо, чтобы и ты своего добился, но ты мне должен заплатить.

— Сколько?

— Двести рублей.

— Согласен.

С этого времени для Лондырева наступила масленица: на средства Переделенкова устраивались сногсшибательные попойки.

Вскоре после уговора об ужинах, Переделенков, зайдя снова к Лондыреву, начал с того, что с нетерпением спросил его: —Ну, что, — говори!

Андрей хлопнул себе по карману.

— Тут! —и вслед затем достал сверточек в розовенькой ленте.

— Давай сюда, давай! —повернулся к сверточку Переделенков.

— Деньги! —коротко произнес Лондырев.

— Бери, вот. Давно держу их для тебя.

И приказчик получил двести рублей.

— Как же ты свихнул ее? —жадно уставился повеса на «Баронета».

Андрей пригладил одним пальцем ус и поднял глаза.

— Ты же видел, что она поехала со мной?

— Видел. В «Палермо»?

— Да.

— А там?

— А там пошло все как по маслу. Сперва: «Я не могу жить без нее... Я ничего не хочу от нее»... Ну, а конец ясный...

«Баронет»-Лондырев слишком хорошо владел каждым движением своего лица, чтобы можно было по оскалу его зубов, смеющемуся рту и бесстыдным глазам уловить истину.

Но именно потому, что Андрей так отчаянно и хвастливо играл сейчас лицом, Мотька, прислушивавшийся из-за стойки к разговору, заподозрил, что приказчик надувает Переделенкова, что ничего того, о чем должен был бы по расчетам Лондырева «догадываться» богатый тупица, в самом деле не было. Скорей всего Андрей дал ему подложное свидетельство своего обладания артисткой.

Хвастливым смехом Андрей отделался от него. Но когда тот удовлетворенный добычей вышел, приказчик процедил ему вслед — дурак! И не переставал затем улыбаться про себя почти до вечера.

Между тем обман Лондырева имел свои последствия.

Молодой Переделенков в тот же день обратился к артистке и, будучи уверен, что теперь ее неприступность сломлена, повел себя в отношении к ней с грубой откровенностью.

Пригласив ее с группой своих собутыльников и артистов на ужин в отдельный кабинет, он заставил уйти всех, как только счел, что наступило подходящее время для выполнения его намерения, и остался один с певицей.

Не дав ей и одуматься, он подошел к ней и схватил за руки.

Не развращенная еще окружавшей ее атмосферой, только - что начавшая в погоне за куском хлеба выступать на подмостках и до сих пор мечтавшая счастливо избежать всех особенностей артистической жизни, Мурочка Грунская недоумевающе посмотрела на сорившего деньгами маменькиного сынка и, поняв чего он хочет, попыталась освободить руки, не выказывая сперва ему своего возмущения.

— Пустите! Я не могу остаться с вами, когда все ушли...

Но разгоряченный юнец, встретив сопротивление, совершенно остервенел от животного порыва. — Не можете остаться? —задыхался он. —Не делайте вид невинности... Я уже знаю, что вы отдаетесь.

— Что с вами? Вы пьяны!

Мура Грунская, наблюдавшая вольности мужчин в обращении с другими артистками во время ужинов, не ожидала в отношении себя такого прямого заявления даже в отдельном кабинете. Она осталась беспомощным существом после смерти отца — товарища прокурора, на подмостки попала вследствие того, что директор сада-ресторана, приятель отца и ее сравнительно бескорыстный покровитель мог помочь ей только предоставлением амплуа певицы. Переделенков, между тем, тяжело дыша от нетерпеливого возбуждения, выпустил ее руку, но не оставил своего намерения и старался оттеснить ее за драпри, где помещалась постель.

— Я знаю, знаю, что вы в «Палермо» были с одним приказчиком, у меня есть доказательство.

— Какое доказательство? Вы сплетни собираете? Ведь вы посмотрите на себя, вас принимают за джентльмена, а вы ведете себя как хулиган.

— Хулиган? А вы кто? Вы еще хотите спорить. Думаете поразить благородством? Смотрите, узнаете это? И

Вова Переделенков показал прядь, полученную у Лондырева.

— Что это? — удивилась ничего не ведавшая, но оказавшаяся очень энергичной, вчерашняя воспитанница института благородных девиц — локон?

— Это то,