Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! - Вадим Николаев

– И вот еще что, – продолжал Олег, нанося свой главный удар. – Слишком непомерна власть великого князя над простыми князьями, слишком зажаты они во владениях своих. А ведь наши княжества не уступают по размерам западноевропейским королевствам. Подчинение было необходимо в пору становления Русской земли, но теперь мы словно взрослые сыновья, которые должны, почитая отца, зажить своею жизнью. Пусть каждый князь, почитая великого князя, будет полностью свободен на землях своих. Пусть он возьмет себе столько воли, сколько сможет.

Это неожиданное предложение Олега вызвало горячий отклик у других князей. Особенно старались брат Олега Давыд и его тезка, князь-пират Давыд Игоревич, когда-то изгнанный Олегом из Тьмутаракани, но теперь претендовавший на Владимир Волынский и охотно поддержавший бывшего врага.

– В самом деле, – говорил Давыд Святославич, – пора нам опериться и вылететь из гнезда. Киевская Русь как зерно, из которого вырос колос со многими зернами. Она как мать, родившая множество сыновей.

– Князь Олег правильно говорит, – вторил обоим братьям Давыд Игоревич, – наши княжества ничуть не хуже иноземных королевств.

– Что же вы делаете?! – воскликнул Мстислав, для которого все происходившее было как дурной сон. – Вы хотите превратить Русь в союз независимых государств.

Но его никто не слушал. Князья галдели, наперебой поддерживая предложение Олега, который уже чувствовал себя победителем.

Мономах покосился на Святополка. У того на глазах разваливалось его государство, а он словно воды в рот набрал. Он ехал на этот съезд, ожидая покаяния побежденного Олега, которого осудят князья, а потом дадут снисходительно какое-нибудь незначительное княжество, и никак не ожидал такого поворота событий.

Мономах заговорил вновь:

– Опомнитесь, братья! Ведь половцы угрожают нам. Или вы забыли притчу о прутьях? Если забыли, так напомню. Поодиночке каждый прут сломать легко, но связку никогда не сломают.

– Не беспокойся, Владимир Всеволодович, – сказал Олег. – Мы будем соблюдать единство Русской земли перед лицом внешней угрозы и во всем повиноваться великому князю. Собственно, для этого только, – добавил он нагло, – нам и нужен великий князь.

Про себя же Олег подумал: «Ты прав, поодиночке каждый прут будет ломать легко. Но не половцы будут ломать прутья, а греки. А потом при помощи греков я снова восстановлю единство Русской земли, моей Русской земли».

– О каком единстве ты толкуешь, – возмутился Мономах, – если вы уже рушите единство? Восстановить его будет невозможно. Вы, аки волки, рвете Русь на куски по случайным границам княжеств.

– А не боитесь ли вы, любезные братья, – спросил Василько, поддерживая Мономаха и его сына, – что ваши посадники тоже захотят столько воли, сколько могут взять?

– Со своими посадниками, – заметил Давыд Игоревич, – мы как-нибудь управимся.

– Допустим, – заметил Мстислав, – но вы начнете делить княжества между своими сыновьями. Я не знаю, где предел распада, где-то он, конечно, есть, но около двухсот княжеств на месте единой Руси вполне может возникнуть.

Удивительно, но Мстислав почти угадал число.

– Не пугай, Мстислав Владимирович, дорогой мой крестник, – усмехнулся Олег. – У страха глаза велики. Не будет этого никогда. Зато каждый будет владеть отчиной своей, и войны прекратятся.

– Напротив, – заметил Мономах, – лишенные единой власти, вы окончательно передеретесь друг с другом.

Но небольшая партия Мономаха, не поддержанная уступившим толпе алчных князей Святополком, уже проиграла. Князья начали азартно делить Русь сообразно тем правилам, которые предложил Олег. Святополку оставили Киевскую землю, отчину Изяслава, и титул великого князя. Святославичи поделили свою отчину: Давыд закрепил за собой Смоленск, Ярослав получил Муром, а Олег – Чернигов. Так, Мономах, отобравший Чернигов в бою, вновь утратил его в неравном споре. Давыд Игоревич получил вожделенный Владимир, на который, надо сказать, не имел ни малейшего права. Ростов и Рязань, присоединенные Мстиславом к владениям отца, также достались другим князьям, а Мономаху оставался только все тот же пограничный Переяславль.

– Итак, клянемся, – торжественно предложил Олег. – Клянемся блюсти единство земли Русской и подчиняться великому князю перед лицом внешней угрозы. Пусть каждый владеет отчиной своей, закрепленной за ним на съезде. Если же отныне кто на кого пойдет, против того будем мы все и крест честной.

– Да будет против того крест честной и вся Русская земля, – повторил Давыд Игоревич.

Олег первым поцеловал крест, за ним – Святополк, потом начали прикладываться другие князья.

Последним крест целовал Мономах.

– Клянусь, – проговорил он, – и я сдержу эту клятву, пусть навязанную мне. А вот вы, вы клятву нарушите.

С этими словами он покинул палату.

– Ну что, Мономашич, – нахально сказал Давыд Игоревич проходившему мимо Мстиславу, – против времени не пойдешь. Закончилось ваше время. Наступает наше, время удельных князей.

Мономах и Мстислав вдвоем возвращались из Любеча. Василько, которого Мономах звал к себе в Переяславль, поблагодарил, отказался и отправился в Теребовль, опасаясь набега половцев. И отец, и сын ехали молча.

– Что же это такое, отец, – спросил Мстислав, прерывая тягостное молчание, – творится на нашей земле? Не успели мы победить половцев в честном бою, как они разорили лавру. Не успел сначала ты, а потом я победить Олега, как он одолел нас коварством и в один день развалил Русскую землю. Словно зло всегда отвечает добру ударом на удар, и похоже, что зло сильнее. Неужто Сатана равен Богу? Неужто он, страшно сказать, сильнее Бога?

– Не говори так, сынок, – сказал Мономах, – это страшная ересь. Чудно слышать ее от тебя, всегда отличавшегося благочестием и так по-христиански ведшего себя в пору твоей войны с Олегом. За что он по-христиански же нас и отблагодарил, – с горькой иронией добавил князь.

– Но почему тогда творится это зло? – не унимался Мстислав. – Почему Господь не остановит козни Сатаны?

«Я понимаю, за что Бог лишил меня Любавы и покарал нелюбящей и уже нелюбимой женой. Я готов принять это, зная, что Он прав. Но остальное, то, что не касается меня… Чем Русь-то провинилась перед Ним?» – подумал Мстислав.

– Что есть добро и что есть зло? – вопросом же ответил Мономах. – Добро для нас – зло для половцев, и наоборот. Добро для меня – зло для Олега или Святополка.

– Но должно же быть совершенное добро, которое и воплощает в себе Господь, – возразил Мстислав. – Правы мы, а не половцы, потому что мы – христиане, а они – язычники. Правы мы, а не Олег со Святополком, ибо мы радеем о Русской земле, а они только о себе. Почему же совершенное добро не побеждает?

– Хотелось бы верить в твое совершенное добро, – произнес Мономах. – Но на пути к нему надо пройти через испытания и стоять твердо. А насчет Бога и Сатаны… Да простит Господь меня, грешного, но допустим, что Сатана и вправду сильнее Бога. Кто же тогда останется с Богом?