Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

Игорь кивнул и откусил большой кусок бутерброда с докторской колбасой.

На следующий день я договорился пойти гулять с двумя одноклассниками: Женей Симоновым и Яшкой Алфеевым. Ребята должны были ждать меня у подъезда.

Когда я вышел, их ещё не было. Мы с пацанами условились выпить пива, и я здраво рассудил, что они должны находиться в продуктовом магазине в соседнем доме.

Чтобы не отставать от пацанов в дионисийском наслаждении великим, я поспешил в магазин, – туда можно было добраться либо «как обычно», то есть по тротуару, либо «напрямик», огибая наш дом прямо вдоль стены. Я выбрал второй вариант. Я начал обходить дом и, заходя за угол, чуть не наступил на человека… точнее, говоря, на Зинаиду Петровну. Она валялась на земле в непринуждённой позе, руки были раскинуты в разные стороны (одна вверх, одна вниз), а на лице застыло привычное отсутствующее выражение, словно бы она прилегла отдохнуть и уснула. Я бы и подумал, что это так, если бы не одна деталь: на её весьма полных ногах лопнули джинсы, и через дырки выступал жир, который под аккомпанемент целлюлита стекал на грешную землю. Было очевидно, что Зинаида Петровна преодолела расстояние в двадцать один этаж менее, чем за секунду… хотя точное время должно было зависеть от её веса… Представив в уме, что она весит килограмм семьдесят, а высота каждого этажа 3 метра, то есть проделанное расстояние – около 60 метров, я умножил эту цифру на 9,8 (это около 600), удвоил сумму (до 1 200), извлёк из неё квадратный корень согласно формуле. Полученную сумму (около 35) я разделил на 9,8 и получилось, что время свободного падения тела составило около трёх с половиной секунд.

Я, правда, так и не вспомнил, где в формуле нужно было применить массу, но, с другой стороны, я ведь всё равно её не знал в точности.

Решив не топтаться вокруг Зинаиды Петровны, я вернулся обратно и «по тротуару» проследовал в магазин, где и нашёл своих одноклассников.

Они как раз покупали пиво.

– Слушайте, пацаны, пойдёмте ко мне на этаж, чего покажу, – предложил я.

– Тебе же предки запрещают гостей водить, – сказал Яшка Алфеев.

– Да я не домой. Там реально круто будет.

– Ну пойдём, – сказали ребята.

Мы взяли к пиву сухариков и пошли ко мне, поднялись на девятнадцатый этаж, а оттуда вышли на общий балкон, – я знал, что родители туда не заглядывают, а если бы увидел кто-то из соседей, им бы рассказывать не стали.

Сверху всё было отлично видно. Отправным пунктом Зинаиды Петровны, очевидно, стал именно общий балкон, иначе она бы просто не могла оказаться под ним, – до балкона их кухни было очень далеко.

– Это что там внизу? – спросил Яшка Алфеев.

– Это Зинаида Петровна – соседка с двадцать первого этажа, – будничным голосом ответил я.

– И чё она там делает? – спросил Женя Симонов.

– Лежит.

– Она упала, что ли?

– Видимо, да, – подтвердил я.

– А откуда ты узнал, что она там? – спросил Яшка.

– Наткнулся на неё, когда к вам шёл.

– Ты серьёзно? – удивился Женя. – То есть ты видел её совсем близко?

– Да, как тебя сейчас.

– Вот это класс! – воскликнул Яшка. – Очень круто!

Снизу Зинаиду Петровну уже обступила толпа скамеечных бабулек, и они подняли головы на крик моего одноклассника. Мы как по команде отошли от перил и пригнулись, чтобы нас не увидели.

– Не, ты прикинь! – продолжал Яшка. – Прям вблизи! И что, как она?

– Нормально, – пожал плечами я. – Как живая!

– Блин, ну ты крут, чувак! – Яшка протянул мне руку, и я пожал её.

Самый интересный период моего отрочества начался в январе 2006. Я учился в девятом классе.

В третью четверть первые два урока в среду у нас занимала физкультура.

Елена Сибиряновна собирала наш класс перед школой, и мы шли в Братцевский парк кататься на лыжах.

Это было первое занятие в четверти. Я собрался, оделся и перед выходом обнаружил, что у меня нет перчаток. Поскольку было восемь утра, я рассудил, что, если позаимствую у Игоря его лыжные перчатки на полтора часа, особого вреда не будет. Я взял перчатки и направился на занятие.

На уроке в задачу учеников входило пробежать на лыжах десять кругов по участку, «оборудованному» лыжнёй. Те, кто пробегал за сорок минут, получали пятёрки, кто пробегал за пятьдесят – четвёрки, а кто за час – тройки.

Потом мы могли покататься с горки перед усадьбой либо пойти домой.

Получив пятёрку, я взял лыжи и направился домой, – идти было минут десять, не больше. Когда я вошёл, Игорь как раз собирался.

Увидев меня в своих перчатках, он начал орать:

– Ты что, охуел, щенок?! Ты, блядь, какого хуя мои перчатки взял?

– Я… – замялся я. – Я только на физкультуру…

Я хотел сказать, что у меня не было перчаток, а провести час на улице в минус пятнадцать без перчаток, катаясь на лыжах, не самое приятное занятие, которое можно себе представить.

– Ты, сука, не слышал о такой вещи, как разрешение? – уточнил мой отчим.

– Нет, я… – я хотел сказать ему, что взял перчатки всего на час и не хотел будить его, чтобы спросить. Но он перебил меня:

– Ты, я вижу, пиздюлей давно не получал, урод!

– Нет, я… простите, – прошептал я.

Игорь направился к двери. Я посторонился, давая ему пройти. Поняв, что я не мешаю ему покинуть квартиру, он пришёл в бешенство оттого, что нет повода пнуть меня, и всё равно впечатал меня в стену.

– Ещё раз увижу – убью! – предупредил напоследок он, прежде чем хлопнуть дверью.

Разумеется, в тот момент я чувствовал свою вину. Я был уверен: раз он на меня орёт, в этом виноват я, и только я один.

Мне не следовало брать его перчатки. С какой стати я посмел трогать его вещи? В самом деле, совсем я, что ли, охренел?

А вот он прав. Он взрослый – значит, прав.

Это, кстати, в корне неверная вещь, которую родители пытаются привить своим чадам: дети должны слушать взрослых. А правы взрослые или нет – уже не важно. Важно, что их нужно слушать.

И дети воспринимают это как данность. Если взрослые злятся на них, – значит, дети неправы.

Мне казалось, что я совершил проступок и получил по заслугам. Однако я даже не представлял, что меня ожидает.

С того дня Игорь начал открыто проявлять враждебность ко мне при всяком удобном случае. А поскольку он не встречал должного сопротивления, делал он это постоянно.

Мне нельзя было заходить в их с мамой спальню, в его кабинет и даже в детскую, видимо, он боялся, что я подам его сыну дурной пример.

Мне нельзя было заходить в кухню, если там находился Игорь. Однажды в субботу я вошёл туда, потому что очень хотелось есть. Игорь завтракал и смотрел телевизор. Я встал с краю, достал из холодильника докторскую колбасу и хлеб из ящика, чтобы сделать себе бутерброд.

– Ты, блядь, что, не видишь, что я завтракаю? – взревел Игорь.

– Вижу, – кротко ответил я.

– Так пошёл на хуй!

Я вышел.

Через неделю, а может, через месяц, уже не помню, я сидел на кухне и завтракал. В кухню вошёл Игорь.

– Дай мне поесть, – потребовал он.

– Я вам как-то мешаю? – поинтересовался я.

От этого вопроса Игорь словно потерял дар речи. Он явно собирался вылить на меня уже привычный поток фраз известного содержания, однако столь наглый вопрос с моей стороны, видимо, ввёл его в ступор. Его лицо скривилось в яростной гримасе, наконец он сделал глубокий вдох, перевёл дух и спокойно произнёс ледяным тоном:

– Избавь меня от своего присутствия.

Я встал, взял тарелку и направился к раковине, чтобы её помыть. Я уже включил воду, когда Игорь не выдержал и заорал на меня:

– Быстрее!

Я как можно стремительнее направился к выходу. Видимо, Игорь посчитал меня слишком нерасторопным, и, когда я уже выходил (он стоял у двери), он ударил меня ногой сзади в коленный сгиб. От боли и неожиданности я осел на колено.

– На хуй