Плоды свободы - Яна Горшкова

Совсем некстати вспомнилось Рамману, как он из своего кармана платил тиву Удазу за очищение злополучного синичанского колодца. Право же, немного серебра – малая цена за общественное спокойствие.

– А теперь сожгут Дэйнл. Вы ведь понимаете, что ничего хорошего от мятежа ждать не следует?

– А я, ваша милость, уже давно ничего хорошего не жду, – угрюмо насупилась крестьянка: – Как сыночков схоронила, так и перестала ждать. Вы рубашечку-то снимайте, сударь мой, надевайте свежую. Воды вот теплой пожалуйте. А то мне еще в этот… в трибунал успеть надобно.

Графского сочувствия Майрре было и даром не надо. Умных разговоров – тоже. Дэйнл… А что Дэйнл? Чем он лучше-то злосчастных Синиц? Да и гори он огнем, Дэйнл этот, коли так!

– Трибунал? А кого судить будете? – спросил граф, стягивая рубашку.

– Так барона Шэби, – охотно поделилась новостями вдова: – Он, аспид, херевардовым засланцем оказался. Как штык к кадыку приставили, сразу все выложил. Теперича предъявим его народу, да и на фонарь, сердешного. Чтоб каждому по заслугам. Никого, ваша милость, не обидим, будьте покойны!

За разговором Майрра ловко прислуживала бывшему владетелю и, поливая ему на руки из кувшина, ворковала:

– А следом и господина Новира, фабриканта. Ишь, гонца в Амалер отрядил! Хорошо, перехватили. И дрыгать им ножками под одной перекладиной. Чтобы, значит, никому не было завидно.

– Вот оно что! Однако! Народный трибунал удивительно непредвзят в своих антипатиях, – подивился Рамман и пояснил мудреные слова для крестьянки: – Чтобы никому обидно не было – ни Хереварду, ни Аластару, стало быть. А если и тот, и другой осерчают? Не боитесь княжьего и мажьего гнева?

А выходило-то, что граф Янамарский, столь любимый народом, прохлопал у себя под носом целых две агентурные сети.

Майрра между тем вошла в раж. За живое зацепили ее слова Раммана, за самое сокровенное.

– Так чего уж бояться, – женщина невесело усмехнулась: – Отбоялась уже свое. Сойдутся они здесь, схлестнутся… а мы их – в спину вилами. За все, сволочей! За Арагира моего, за сыночков, за дом! Хоть одного кровопийцу извести – а там пусть уж вешают!

Обида, застарелая и подсохшая было, вновь поднялась к самому горлу вдовы. Так оживают сухие дрожжи, если бросить их в теплое молоко, да еще и сахару сверху насыпать. Майрра стиснула кулаки. Да будет ли еще случай вот так высказать все в лицо власти, пусть даже и бывшей?

– Мало мы пахали, сударь? Разве ж худо служили-то, а? – забывшись, она повысила голос и стала наступать на пленника, будто снова вернулась на площадь. Впереди – тонкая цепочка штыков, а позади… Все Янамари, вся земля, до смертной оторопи уставшая от войны и раздоров. Когда еще она заговорит – и ее станут слушать?

– Мы вот с Арагиром моим все копили, откладывали для тива, чтобы мамаше глаза полечил… Хватились – ан нету больше тивов! Помогли нам богини? Слепая мамаша много наработает? Что ни год – новый налог да подать! Урожай, неурожай, все едино! Военные, постойные, всякие-разные – вынь да положь! Арагира забрали, старшего забрали – ладно. Младшие подросли – и их забрили! А без мужика какое хозяйство? Сгинули на войне вашей все Бино, одна я теперь… – у Майрры перехватило горло, но не слезами, нет. Какие уж тут слезы? Выплаканы все давным-давно, ни слезиночки не выдавишь. Да и зачем? Все равно не дождешься утешения. А вот справедливости, хоть на горсть, хоть на щепотку…

– Раньше… раньше хоть в храм пойдешь, возглашение закажешь – и на душе легче. Прежде-то как думали? – в благодати они, отмучились. А теперь? Где их душеньки, а? Вот вы, ваша милость, человек знатный, образованный, книжки всякие читали, небось… Вот растолкуйте мне, темной бабе, – чем таким мы перед богами провинились? Тем, что прабабку мою диллайны отымели? Так времена такие были. Кто ж знал-то? Неужто надо было, как ролфи, младенчиков топить? А пусть даже и провинились… Подсказали б, как – разве ж не искупила бы ту вину? Пусть бы хоть жгли, хоть топили, хоть Предвечный жрал! А мужики мои? За что полегли? Были б хоть души… хоть зверем, хоть птицей, хоть козой, хоть лебедой – все легче! так ведь нет. Никому мы не потребны. Так тогда и нам, ваша милость, тоже никто не надобен.

– Я тоже полукровка, я тоже не ведаю о своем посмертии. Так что тут мы с вами, сударыня, на равных, без скидок на сословие. И когда бы я знал, как исправить сотворенное не нами… – Никэйн махнул рукой. – Поэтому у нас с вами, Майрра, есть только одна определенность – эта жизнь. У вас еще остались дети?

– А вы до моих детей не касайтесь, сударь, – огрызнулась женщина. – Вы вот граф, так кому ж еще искать нам тропку, как не вам? За это мы вас, князьев с графьями, и кормили, чтоб… А! Что говорить! Ежели вы нам путь укажете, так все Янамари за вас встанет, да и не только Янамари. И Эску шею свернем, и Хереварду. Хватит, попили крови! Видать, детей своих Сыч амалерский не хоронил ни разу… ну так наплачется еще!

Рамман по-простецки присвистнул:

– Эх, Майрра, Майрра, кабы Эск сам знал выход для полукровок, он бы по горящим угольям босыми ногами пошел до неба. И я бы следом, и наследник – брат мой кровный. Да многие бы, даже тивы-диллайн. Но никто не знает, понимаете? И бунт не поможет, и республика ваша самопровозглашенная… Думаете, в Идбере простым людям лучше живется? Или в Эббо?

Сказал и подумал, что уже и сам не знает, чего же на самом деле хочет Аластар. Нужны ли ему вообще теперь боги?

– Небось, у конфедератов столько не воюют, – вдова глянула на графа с большим сомнением, дескать, такой благородный весь, а мозги бедной бабе полощет не хуже рыночного зазывала. Или сам таких простых вещей не понимает? Где ж оно видано, чтоб сытый о голодном печалился?

– А Эску до наших бед дела нету, диллайн он, свои у него заботы. Кого чужое горе печалит? – женщина хмыкнула и добавила, как отрубила: – Хватит. Двадцать лет Эск ваш ищет-свищет, да только ничего покамест не нашел. Значит, не суждено ему. Видать, кто-то иной должен. Такой же, как мы. Полукровка неприкаянный. Вот так-то, сударь. Рубашечку сюда давайте, я постираю… Пора мне. Не начнут они без меня, нужна им Майрра Бино для этого… кво… ква… ну, как лягушка квакает, мудреное слово такое, все никак запомнить не могу! Чтоб, значицца, весь Комитет рядком сидел. Прощевайте, сударь. Что на ужин хотите? Я опосля сготовлю.

– Спасибо, Майрра. Приготовьте что-нибудь на свой вкус. Я привычный и всеядный, хоть и граф.

А еще Рамману требовалось срочно побыть в одиночестве и хорошенько подумать.

Давным-давно отзвенел тот летний полдень, когда они с Брандом бродили по берегу Намы. Отец – затянутый в темный строгий сюртук, безупречный столичный франт, и сын – в точно таком же костюмчике, старательно копирующий походку и даже голос своего обожаемого родителя. Смотрелись они, должно быть, комично, но обоим было несказанно хорошо вдвоем.

– Учись выделять из множества деталей главное, малыш. Это очень пригодится в жизни.

– А как это делать?