Леди в озере - Лаура Липман

– Я живу в центре. Простите – знаю, вам далеко туда ехать.

Мы отвечаем, что не против.

По дороге даю ей совет:

– Вы не обязаны разговаривать с прессой. Будет лучше, если не станете это делать.

– Почему?

– На свободе разгуливает убийца. Чем меньше он будет знать о том, что нам известно, тем лучше. А пока мы его не арестуем, источником новостей остаетесь вы.

Это приводит ее в замешательство.

– А что, это плохо?

– И не плохо, и не хорошо. Просто сделанного не воротишь, вот и все. Репортеры – они как собаки, дерутся за любой обрывок новостей. И поскольку их много, каждому захочется написать что-то свое. Тот из них, который доберется до вас первым, захочет вас раскрутить. Поэтому остальным придется стараться разнести вас в пух и прах.

– Разнести в пух и прах? Но за что? Что я сделала? – Она явно поставлена в тупик, и мне становится неловко.

– Ничего. Я просто хочу предупредить – репортеры могут хорошее сделать плохим. Такая уж у них работа. – Как-то раз один репортер облил грязью моего отца. В конце концов у него так ничего и не вышло, но я усвоил урок.

Высаживаем ее у непотребного на вид многоквартирного дома рядом с собором. Хочу проводить до двери квартиры, но она отказывается, и притом слишком уж категорически, как будто думает, что я попытаюсь сделать что-то нехорошее, и это задевает меня. Я просто пытаюсь сложить то, что она мне рассказала, воедино, вот и все. У нее сын, значит, в какой-то момент времени имелся и муж. Может, сын уже вырос? Возможно, если она рано родила. Не могу представить себе, как в этом доме может жить ребенок. Мы с женой живем в блочном квартале неподалеку от Паттерсон-парка. Но когда появятся дети – а они появятся, уверен, до сих пор нам просто не везло, – и я начну продвигаться по службе, мы купим дом где-нибудь подальше, чтобы при нем была хотя бы небольшая лужайка. Детям нужен двор, хотя у меня самого, когда я рос, ничего такого не было. В общем, ладно, надо вернуться на машине с Полом на заднем сиденье в участок, а оттуда домой – лечь рядом с женой, которая будет спать или притворяться, будто спит. Ей сейчас не нравится, когда я к ней прикасаюсь, потому что тело ее подвело, и она думает, что подвела меня, но я ее не виню, даже самую малость.

Пью пиво в компании Пола и еще нескольких наших ребят и немного преувеличиваю нашу роль в обнаружении тела Тэсси Файн, тем самым преуменьшая значение того, что сделали эта дама по имени Мэдди и ее подруга, но ведь это фонарик Пола выхватил из темноты ту часть ботинка с подбойкой, и первыми представителями закона там были все-таки мы. Как бы там ни было, приканчиваю кружку и решаю, что домой лучше ехать мимо ее многоквартирного дома, просто потому что… ну, не знаю, наверное, дело в том, что я беспокоюсь за нее. Неподходящее место для такой дамы.

Подъехав, вижу припаркованную там патрульную машину. Теперь мне становится по-настоящему неспокойно. Когда человек обнаруживает труп, это может подействовать на него самым печальным образом – так мне говорили. Да и для меня это стало шоком. В общем, собираюсь перейти улицу и подняться в ее квартиру, когда вижу полицейского в форме, который выходит из дома – и садится в эту самую машину. И тут что-то не так, это как пить дать.

Потому что он черный, чернее чернил, а цветным не полагается пользоваться машинами.

Записываю номер. Машина приписана к моему участку в северо-западной части города. Завтра начну выяснять этот вопрос, попытаюсь узнать, почему патрульное авто было припарковано рядом с квартирой Мэдди Шварц в три часа ночи.

И почему какой-то цветной коп выходил из ее дома посреди ночи.

Странно – жить, имея секрет. Нет, речь не о Ферди – Мэдди думала о Ферди как о необходимом умолчании, само собой разумеющемся из-за царящих предрассудков. Но только несколько человек – Джудит и полицейские – знали, что это она нашла Тэсси. «Тело обнаружено двумя прохожими» – так об этом написали в газетах, а на телевидении ведущие новостей, включая Уоллеса Райта, утверждали, что это была «молодая пара». Вроде все так, да не так. И дело не только в том, что упоминание о «молодой паре» заставляло публику предполагать: речь о парне и девушке. Все, что говорилось об этом деле, сводило роль Мэдди в обнаружении тела практически к нулю. Это она выбрала место для поисков, это она решила пройти до конца той тропы, но, читая газеты и смотря новости по телевизору, вы бы никогда об этом не узнали.

Пока никто еще не был арестован, хотя, по словам Ферди, у полиции имелся перспективный подозреваемый – продавец зоомагазина. Он утверждал, что девочка зашла в его магазин и сразу же ушла, но ему никто не верил.

Также Мэдди узнала от Ферди, что некоторое время она сама и Джудит считались «лицами, представляющими оперативный интерес».

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, когда они лежали в кровати и пили пиво через два дня после обнаружения тела Тэсси Файн.

– Во-первых, копы из убойного отдела всегда обращают внимание на тех, кто обнаруживает трупы. Такая уж у них работа. И вот перед ними две женщины, проходящие по Силберн-авеню перед самым наступлением сумерек – они подумали, что вы, возможно, лесбиянки. А может, думают так и сейчас.

– Я же рассказывала тебе, что у синагоги нам дали от ворот поворот, отказавшись принять в состав волонтеров, которые отправятся на поиски Тэсси Файн, вот мы и решили, что пойдем искать сами, – сказала Мэдди. Как кто-то может подумать, будто она лесбиянка?

– Дорогая, если бы детективы верили всему тому, что им говорят люди, они бы плохо делали свою работу. – Он сделал паузу. – Я бы хотел быть детективом.

– Уверена, ты можешь стать тем, кем захочешь.

– В полиции сегрегация. Копы-негры могут патрулировать улицы пешком и, возможно, работать под прикрытием в делах о торговле наркотиками. Мы не можем использовать машины. У меня даже нет рации, а есть только ключ от ящика с телефоном для экстренной связи. Помнишь, как мы познакомились?

Она взглянула на свою африканскую фиалку.

– Разве я могу забыть?

– Как бы то ни было, перед ними были две женщины, проходившие в сумерках по пустынной улице, находящейся далеко от тех мест, где живет и одна, и другая. Уверен, они спросили тебя, знала ли ты эту девочку.

Так и было. Но тогда для Мэдди это было чем-то вроде светской беседы с неевреями, которые пытаются разобраться в связях, пронизывающих еврейскую общину. О, она трещала как сорока. Ее бабушка и моя мать были знакомы – думаю, почти любая женщина в северо-западном Балтиморе, у которой есть меховая вещь, знает Файнов. К тому же много лет назад я училась в одной школе с ее отцом. Как-то раз он пригласил меня на танцы. Теперь ей было неловко вспоминать, с какой легкостью она рассказала им все это. Интересно, сочли ли они что-то из этого важным? И ей даже не пришло в голову удивиться тому, что на следующий день ее и Джудит допрашивали по отдельности.