Защита поручена Ульянову - Вениамин Константинович Шалагинов

в праве, - полные выкупы сами по себе не превращают выкупщика в собственника. Земля - не шляпа. По закону она перестает быть собственностью одного и становится собственностью другого лишь после того, как оформлена купчая крепость. Уплатив свой последний выкуп, Павел Мороченков мог поступить двояко: оформить свое право на землю крепостным документом или затребовать обратно все выкупы полной суммой…

Лялин. Он не сделал ни того, ни другого.

Ульянов. Он сделал третье, и это третье также законно. 23 декабря 1888 года Мороченков подает в Меле-кесскую посадскую управу засвидетельствованное нотариусом прошение, в котором ходатайствует перечислить стоящее в его пользовании место на имя жены. На прошении возникает одно слово - «перечислить» и подписи правомочного триумвирата: посадского головы, члена управы и посадского секретаря. Перечисление состоялось. Теперь уже не отставной рядовой Мороченков, а его жена Анастасия Кирилловна вольна была облюбовать и выбрать одно решение из двух: скрепить ли крепость или потребовать возврата выкупов. Она остановилась на первом, и нам говорят - незаконно. Да подите ж вы! Муж выкупает и отдает землю жене при полном торжестве закона. Последующее укрепление жены в этом владении у нотариуса Ишевского - его прямая воля. Отдав свое единственное богатство, он и сам при жизни не смог бы забрать его обратно: отданное - чужое. А если этого не вправе сделать Павел Мороченков, наследодатель, то этого тем более не вправе сделать Степан Мороченков, наследник. Наследник не может получить по наследству прав больше, чем их было у наследодателя. Нелепо требовать дом, если покойный оставил шляпу…

Еще дважды в тот день звучала в суде гулкая трель распорядительного колокольчика. Судьи ушли и пришли, чтобы сообщить победу для одной стороны, поражение для другой:

«Ввиду сего настоящий иск Степана Мороченкова следует признать неподлежащим удовлетворению п потому в таковом ему отказать».

Мелекесская земля, мерою в 123 квадрата, остается во владении мужика Палалеева.

Паши, пахарь, пашню!

6

Туманной ранью 25 апреля 1895 года от Варшавского вокзала в Петербурге медленно отходил пассажирский поезд. Ленин отправлялся в свою первую поездку за границу. Коротышка-вагон 3-го класса, рифленая полка, брошенный на нее клетчатый плед, шляпа, чемоданчик; за окном косо отступающие в туман фонари, машущие руки товарищей… После Варшавы - Вена, потом Зальцбург. Из Швейцарии он писал матери: «Природа здесь роскошная», из Парижа: «…город громадный… широкие, светлые улицы, очень часто бульвары…» [39]. Но не этим пышным великолепием картин и ландшафтов привлекала Ленина чужедальная Европа. Он ехал налаживать и развивать связи социал-демократов России с плехановской группой «Освобождение труда», с марксистами Запада. Череда встреч. В Женеве - Г. В. Плеханов, в Цюрихе - П. Б. Аксельрод, в Париже - Поль Лафарг, в Берлине - Вильгельм Либкнехт. Тогдашние беседы с Лениным П. Б. Аксельрод называл истинным праздником. Г. В. Плеханов признавался позже, что ни с кем он не связывал столько надежд, как с молодым Ульяновым.

Удивительная миссия!

Все трогает в ней, и молодость собирателя армии Маркса, и зрелая самостоятельность его позиции в переговорах, и щедрость результатов - связи установлены, группа «Освобождение труда» принимает предложение Ленина об издании популярных сборников для рабочих… Свои первые версты эта миссия делала от Варшавского вокзала в Петербурге, но начиналась она еще в старой губернской Самаре, сокровища которой - книжные, газетные, архивные - постоянно напоминают исследователю, насколько высоко ценил Ленин революционные контакты.

Листаю комплект-книгу «Самарской газеты» за 1892 год. На лицевой полосе, с которой город-купец зазывает сытых и голодных в магазины, кафе, гостиные дворы, подворья, предлагая кяхтинские чаи, пиво, американскую клеенку, колокола, красную медь, сигары, севрюжий бочок, хоругви и плащаницы, - стоит особняком, прижатое к газетной бровке, окошечко-объявление: «Женщина - зубной врач Кацнельсон. Прием больных ежедневно».

Кацнельсон? Очень знакомое имя!

Ба, журфиксы! Вечера пестрой разномыслящей интеллигенции на ее квартире по определенным дням недели. Здесь, в гостиной с венецианскими окнами, - первый триумф Ленина-полемиста на большом собрании: бит Россиневич, заезжий народнический златоуст, не скрывавший надежды разгромить «чуждую» России теорию Маркса. Тут его новогодняя речь на вечере с участием «ульяновцев», яркая, сильная. Да и вот еще - М. Г. Гопфенгауз. По приезде в 1892 году в Самару М. Г. Гоп-фенгауз, слушательница Высших женских курсов в Петербурге, принявшая поручение подпольного политического «Красного креста» назваться невестой брошенного в тюрьму Н. Е. Федосеева и поддерживать его связи с волей, жила поначалу у Кацнельсон. И наводила контакты. Есть у Ленина слова: «…посредницей в наших сношениях была Гопфенгауз…» [40] Это о его переписке с Н. Е. Федосеевым, ради которой и прибыла в Самару «невеста».

Необыкновенно талантливый, необыкновенно преданный своему делу революционер; один из первых, кто провозглашал свою принадлежность к марксистскому направлению [41] - такими словами говорил о Н. Е. Федосееве Владимир Ильич, сам - «федосеевец», постигавший Маркса в одном из федосеевских кружков в Казани.

Переписка, налаженная между ними стараниями М. Г. Гопфенгауз, была увлекательным диалогом единомышленников.

Перебираю листки с записями, и воображению открывается мрачная окраина старинного города.

Над острожной стеной, над седыми от дождей, корабельного маха бревнами - в железе, стояком, внатык - угрюмо нахохлившаяся каменная тюрьма, по стене - крашенные полосато островерхие будки-башенки. Под самой кровлей - дыра в камне, слабо посвечивающая во двор. Это одиночка. Федосеев сидит спиной к двери, у стола, наполовину вмурованного в камень. Вдохновенно и безостановочно бежит по бумаге его карандаш. Вот он поднялся, в счастливом возбуждении обхватил себя взмахом рук, качнулся, глядя на бумагу, точно сказал: «Так, так… Только так». Снова присел, снова снует карандаш: «Повторяю свою мысль - рабочие потому стремятся к господству, что они класс, производящий все богатства общества…» [42]

И вдруг - светлым-светло. Лес! Мысленно я в Гремя-чем лесу под Алакаевкой. Нежнейшие ситцы берез, свежо, молодо. На взгорке в сквозной неширокой тени - лобастый юноша в русской рубашке, рядом соломенная корзина с крышкой. Ягодника захватила неягодная страсть: сидя на поваленном грозой осокоре, он склонился над рукописью. Знакомые нам слова: «…они класс, производящий все богатства общества». Подчеркнул. Поднял глаза на лесную гриву. Крикнул в лес:

- Э-гей! Где вы там, друзья! Полюбуйтесь, какую я тут нашел расчудесную ягоду!

Краеведы в Куйбышеве подарили мне фотографию судейских чиновников Самары, перед которыми Ленин вел свои немногочисленные защиты. Галерея лиц - потомственные и личные дворяне, купцы, офицерские сыновья. Правда, трое чиновников (из двадцати) происходили из крестьян. Но из каких? К примеру, у сына крестьянского В. В. Семакина, городского судьи Самары по 4-му участку, были 950 десятин