Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева - Владимир Исаакович Соловьев

Красной площади офицер Ильин, вместо того чтобы охранять по долгу службы руководителя страны, выстрелил в него из пистолета, но не попал, хотя ранил шофера. Андропов тут же доказал с эффективностью, отличающей его в крутые минуты, что Ильин совершенно безумен и уже отправлен в сумасшедший дом, что никаких заговоров и подрывной активности в Москве не существует и существовать не может, коль скоро “недреманное око" КГБ зорко озирает с площади Дзержинского всю империю.

Кстати, одно из первых мероприятий Андропова на посту Генерального секретаря ЦК КПСС связано как раз с отделом международной информации при ЦК. Аппарат отдела снабжал Брежнева деловой и открытой информацией о Западе — в противоположность секретной и часто фантастической, которую поставляли Андропову разбросанные по всему свету “бойцы невидимого фронта". Два конкурирующих источника давали противоположную информацию о Западе: международный отдел ЦК — как о торговом, культурном и спортивном партнере и политическом собеседнике, агентура КГБ — как о скрытом враге, который вел непрерывную тайную войну против СССР, правда, нейтрализованную тайной войной КГБ против Запада. Вот почему, придя к власти, Андропов резко сократил штат и отодвинул международный отдел ЦК на политические “задворки", сочтя его деятельность дезинформационной, ибо собственное знание новым Генсеком в корне отличалось от того, какое предлагали брежневские клевреты с их анахронической установкой на детант.

Конец 60-х — начало 70-х годов казались Андропову беспросветными для всех его планов — ближних и дальних — проникнуть в ряды кремлевских партократов. На КГБ его карьерные перспективы замкнулись. Это была осветительная вышка, не связанная с центральным пультом управления. Препятствием к высшей власти являлось то же самое, что сейчас составляло силу — положение руководителя КГБ. После сокрушительных лет террора предшественников на этом посту — Ягоды, Ежова и Берии — стало политической традицией главу секретной службы держать на известном расстоянии от Политбюро. В прошлом — не столь отдаленном — карательная машина всякий раз набирала такую силу, становилась настолько всепроникающей, что уязвим был каждый, вплоть до руководителя страны. В 30-е годы, например КГБ поглотил все ленинское руководство страны, кроме Сталина, но включая Троцкого, которого — воспользуемся распространенной в КГБ поговоркой: “Рука правосудия длиннее ног предателя" — длинная рука достала-таки через океан и мексиканскую границу. И всякий раз кремлевские вожди — Сталин, Маленков и Хрущев — физически уничтожали шефа КГБ и его ближайших сотрудников. Это не была борьба за власть — здесь действовал чистый инстинкт самосохранения. Исторический опыт работал поэтому не на Андропова.

Но он нащупывал почву, поражал партийное начальство адской работоспособностью — дневной и ночной.

Круглый невежда в политике, он даже не подозревал, что застойное болото — период активного гниения, а не здорового роста государственного организма — вызывает к жизни причудливые микробные формы, очень даже специфическую флору и фауну. Именно из этого политического застоя, который Брежнев называл стабильностью, и мог возникнуть такой неожиданный и необычный противник, как Юрий Андропов. Когда Брежнев назначал его — вместо кадрового чекиста — на полицейский пост, он казался себе необычайно предусмотрительным, не догадываясь, что за столь многолетний стаж человек и с меньшими, чем у Андропова, способностями неизбежно станет профессионалом, ибо профессионалами не рождаются, а становятся. После назначения Андропова главой КГБ Брежнев намеренно поселил его в одном с собой здании, в квартире этажом выше. Грубоватый и примитивный интриган старой партийной выучки, он предпочитал держать потенциально опасных людей “под боком“. К тому же Андропов был неизменно обращен к нему своей исполнительной, услужливой, в высшей степени лояльной стороной. Успокоенный за личную безопасность и за безопасность своего кремлевского престола, Брежнев, по многим свидетельствам, любил обозревать из кремлевских окон с белоснежными оперными занавесками зубчатые стены Кремля, Красную площадь с ее старинной брусчаткой, яркие луковичные купола Василия Блаженного и модерные бетонные громады за Московой-рекой — все свое “трясинное государство", милитаризированное с ног до головы, и испытывал при этом самолюбивое удовлетворение и эстетическую приятность. Сам смотрел и зарубежных гостей приглашал посмотреть.

Однако другой панорамный вид старой Москвы, не менее живописный и исторически выразительный, пропал совершенно зря. Владелец кабинета на площади Дзержинского, бывшей Лубянской, откуда так хорошо просматривался тоже достопамятный уголок империи, был отменно равнодушен к любым законным зрелищам. Из-за прогрессирующей слепоты, которая к 70-м годам сделала его походку неуклюжей и опасливой, и по причине огромной внутренней сосредоточенности на планах, их разработке до последнего штриха, даже если то были планы дальние, перспективные. Как и у многих кабинетных людей, склонных к отвлеченному мышлению, у Андропова развилась привычка, когда план уже вспыхнул в мозгу, неутомимо расхаживать по кабинету со сцепленными за спиной руками — отрабатывая варианты, утрясая детали, распределяя их ритмически вдоль магистральных линий. Он подходил к окну, но ничего не видел, ибо обладал только разветвленным умственным зрением, а внешнего мира, до которого Брежнев, например, был очень даже охоч, не замечал совсем. Это явилось впоследствии причиной срывов некоторых перспективных замыслов, идеально отработанных вчерне: он не всегда умел высчитывать необходимые погрешности при наложении готовой схемы на изменчивую реальность.

Нащупывая возможность проникнуть в сомкнутую когорту кремлевских партократов, Андропов приходил в отчаяние — не оставалось ни щелочки. Положение осложнялось тем, что всех их спаяли воедино не только круговая порука власти, но и кумовство, давнее приятельство, общие воспоминания, вплоть до землячества (когорта днепропетровцев во главе с Брежневым), и — что сильнее любых клятв верности — родственные узы. Жена партийного секретаря Грузии Василия Мжаванадзе была сестрой жены партийного секретаря Украины Петра Шелеста, обе дружили с женой Брежнева, которая была сестрой жены Семена Двигуна. А того Брежнев намеренно подсунул Андропову в заместители, фактически — в соглядатаи.

Занимая высокий пост начальника госбезопасности, Андропов тем не менее был скован по рукам и ногам, контролируем в любой своей акции. Его власть преднамеренно ограничили, он был окружен надзирателями — от нижнего соседа Брежнева до брежневского земляка и свойственника Двигуна, и видел в этом горький парадокс судьбы: главный человек секретной службы, специалист по интригам, заговорам и подпольным операциям, к которому стекались доносы и жалобы со всего мира, сам стал объектом неустанной слежки и надзора. Андропов не мог сделать по собственной инициативе, о чем бы его первый заместитель Двигун не “настучал" тут же лично Брежневу либо опосредованно — через свою жену жене Брежнева, а та уже — “самому". В конце концов для Двигуна все это кончилось печально, ибо иметь при себе стукача шефу тайной полиции обременительно, особенно в решающий период борьбы за власть. В начале 1982