Идеальная няня - Лейла Слимани

По всему дому валялись накорябанные Мириам списки – она писала их на салфетках, на стикерах, на последних страницах книг. Она вечно их искала и никогда не выбрасывала, словно боялась, что без этих напоминалок упустит из виду что-то важное. Перечитывая самые старые записки, она испытывала щемящее чувство сродни ностальгии, особенно сильное потому, что часто уже не помнила, что имела в виду, составляя очередную «шифровку».

* * *

Поль был счастлив. В кои-то веки ему казалось, что его образ жизни соответствует его амбициям, его неуемной энергии и азарту. Он рос как сорная трава, но наконец получил возможность показать, на что он способен. Всего за несколько месяцев его карьера сделала крутой вираж, и он впервые в жизни мог заниматься именно тем, что ему нравилось. Он больше не выполнял чужие поручения. Прошли те времена, когда он с молчаливой покорностью сносил выходки самодура-продюсера и капризных звезд. Когда ждал музыкантов, которые не считали нужным предупредить, что опоздают часов на шесть. Когда записывал вынырнувших из небытия постаревших эстрадных звезд или певцов, которые без пары литров алкоголя и десятка дорожек кокса не в состоянии взять ни одной ноты. Поль, изголодавшийся по музыке, новым идеям, радости творчества, дневал и ночевал в студии звукозаписи. Он ничего не оставлял на волю случая и часами корпел над улучшением звучания малого барабана или аранжировкой для ударных. «Но они же с Луизой!» – отвечал он Мириам, если она проявляла беспокойство, что их вечно нет дома.

Когда Мириам забеременела, он сиял от счастья, хотя уверял друзей, что не собирается резко менять свою жизнь. Мириам считала, что он прав, и смотрела на мужа, такого спортивного, красивого, такого независимого, с еще большим восхищением. Он пообещал ей, что они будут счастливы. Что их ждет еще много приятных сюрпризов. «Будем путешествовать с ребенком под мышкой! Ты станешь знаменитым адвокатом, я буду продюсировать великие группы, и все у нас будет прекрасно». Они долго делали вид, что так оно и есть. Они боролись.

В первые месяцы после рождения Милы их жизнь стала напоминать трагикомедию. Мириам замазывала круги под глазами и прятала нарастающую тоску. Она боялась признаться, что постоянно хочет спать. У Поля тогда появилась привычка без конца донимать ее вопросом: «О чем ты думаешь?» Вместо ответа ей хотелось разреветься. Они приглашали к себе друзей, и Мириам стоило немалого труда сдержаться, чтобы не выгнать их вон, не перевернуть стол и не запереться в спальне на ключ. Друзья смеялись, поднимали бокалы, Поль их снова наполнял. Они громко спорили, а Мириам боялась, что они разбудят малышку. От усталости она выть была готова.

С рождением Адама все стало еще хуже. Ночью того дня, когда они вернулись из роддома, Мириам крепко уснула, поставив рядом колыбель с младенцем. Полю не спалось. Ему казалось, что в квартире чем-то воняет. Так же, как в магазинах для животных на набережной, где они с Милой иногда гуляли по выходным. Это был запах выделений и затхлости, запах впитавшейся в подстилки мочи. Его мутило от этой вони. Он встал, вынес мусор. Открыл окна. Наконец он нашел источник смрада. Оказалось, что Мила покидала в унитаз все, до чего смогла дотянуться в туалете. Образовался засор, наполнивший квартиру запахом тухлятины.

* * *

В то время Поль, придавленный обязанностями, чувствовал себя в западне. Всегда восхищавший окружающих легким характером, заразительным смехом, верой в будущее, он словно угас. Высокий, белокурый – на улице на него оборачивались все девушки, а он этого даже не замечал. И тут вдруг у него иссякли все безумные идеи – махнуть на выходные в горы или к морю, чтобы поесть свежих устриц. Теперь энтузиазма в нем сильно поубавилось. Вскоре после рождения Адама он начал все позже возвращаться домой. Придумывал несуществующие встречи, а сам пил в одиночестве пиво в каком-нибудь баре подальше от своего района. Многие из его друзей тоже успели обзавестись детьми и переехали из Парижа в пригород, а то и вовсе перебрались в провинцию или в европейскую страну потеплее. За каких-нибудь несколько месяцев Поль превратился в безответственного глупого мальчишку. У него появились секреты от жены. Он мечтал о свободе. Впрочем, он себя не оправдывал, понимая, насколько его поведение банально. Он просто хотел не тащиться вечером домой, а наслаждаться жизнью. Он слишком поздно сообразил, что еще и не жил по-настоящему. Роль отца представлялась ему и слишком трудной, и слишком тоскливой.

Но что сделано, то сделано, и он уже не мог сказать: все, хватит, больше не хочу. Дети – вот они, любимые, обожаемые, на их счет никаких сожалений, однако в его душе поселилось сомнение. Дети, их запах, их проделки, их тяга к нему – все это трогало его до такой степени, что невозможно описать. Порой он ловил себя на желании снова вернуться в детство, стать таким же маленьким, как они. Что-то ушло из жизни, и не просто юность и беззаботность. Он осознал, что больше не может оставаться бесполезным. Они нуждались в нем, с этим приходилось считаться. Вместе с отцовством у Поля появились принципы и убеждения, в презрении к которым он когда-то клялся. Он уже не так щедро сорил деньгами. Его увлечения поостыли. Его вселенная сузилась.

* * *

Теперь, когда с ними была Луиза, Поль снова начал назначать жене свидания. Как-то днем он отправил ей сообщение: «Площадь Пти-Пер». Она не ответила. Его это восхитило. Она соблюдала тонкие правила любовной игры. Он приехал к месту встречи заранее, с колотящимся от волнения сердцем. «Она придет, конечно, она придет». Она пришла, и они отправились гулять по набережным, как гуляли когда-то.

Поль понимал, как необходима им Луиза, но он ее не выносил. Эта кукольная фигура, эта противная физиономия… Она его раздражала, чтобы не сказать бесила. «Она до того безупречна и тактична, что меня от нее тошнит», – однажды признался он Мириам. Его с души воротило от ее девчоночьей повадки, от ее манеры подробно разбирать каждый детский поступок. Он презирал ее путаные педагогические теории и бабкины методы воспитания. Он откровенно издевался над фотографиями, которые она по десять раз на дню посылала им на мобильники: дети гордо демонстрируют пустые тарелки, а под снимком красуется подпись: «Я все съел».

После инцидента с макияжем Поль старался разговаривать с ней как можно меньше. В тот вечер он вбил себе в голову, что Луизу надо рассчитать. Он позвонил Мириам и рассказал ей о том, что произошло. Она была на работе и не могла с ним говорить. Поль дождался ее возвращения. Жена пришла около 11 вечера. Он еще раз пересказал ей случившееся, особенно отметив, каким взглядом смотрела на него Луиза. Он не забыл ни ее ледяного молчания, ни ее надменного вида.

Мириам попыталась его урезонить. Ей эта история не показалась такой уж страшной. Она упрекнула его в излишней суровости, в том, что он зря обидел Луизу. Он давно заметил, что они всегда объединялись против него, словно две медведицы. Во всем, что касалось детей, они смотрели на него сверху вниз, что его возмущало. Проявляли материнскую солидарность. Выставляли его мальчишкой.