Юнкер - Валерий Пылаев

Ее сменила мысль о воздействии менталиста запредельного уровня. Но стоило мне снова прокрутить в голове все, что я прокручивал тогда — страх отступил. И ушел насовсем, стоило мне окинуть взглядом дедов кабинет.

Полки, на которых я десять или даже больше лет назад надеялся найти книги о тайных знаниях, которые старшие непременно должны были спрятать подальше от домашней библиотеки… Так и не нашел — только опрокинул какую-то памятную безделушку и получил нагоняй от отца — а потом еще и от деда.

Диван в углу, на котором мне пару раз случилось даже задремать, наблюдая, как дед работает.

Лампу. Ее ненароком свернул со стола Миша, когда ему было чуть меньше, чем мне сейчас. Небольшая вмятина на латуни осталась до сих пор. Дед, конечно, мог раздобыть новую, но не стал. Он всегда любил старые вещи… и не любил перемен. Столько, сколько я себя помнил, прожив в родных стенах усадьбы от самого рождения до неполных семнадцати лет.

Я — а не кто-то другой.

— Я — Саша Горчаков. — Я посмотрел деду прямо в глаза. — Твой внук.

Дед не ответил. Только улыбнулся — не благодушно, а как-то тоскливо, будто испытав непонятное мне разочарование… или грусть. Вздохнул, снял очки, аккуратно сложил и пристроил на стол. Будто боялся, что уронит.

— Не думаю, что тебе это понравится, но… — Дед вздохнул, потирая виски. — Ты позволишь мне заглянуть в твой разум?

— Нет!

Я ответил быстрее, чем успел подумать. Дело было не в тайнах — сама мысль, что кто-то будет копаться у меня в голове, казалась чем-то ужасным и немыслимым. Особенно если речь идет о полноценном… контакте.

— Почему? — прищурился дед. — Тебе есть, что от меня скрывать?

— Всем есть, что скрывать. — Я пожал плечами. — Просто не хочу. Такой ответ тебя устроит?

К сожалению — нет, Саша. — На лице деда отразилось искреннее сожаление. — Я мог закрывать глаза на некоторые твои… странности раньше. Но не теперь, когда ты стал вторым в очереди наследником рода. Слишком многое тебе предстоит со временем узнать.

— Спроси… Что-нибудь, что могу знать только я, — проворчал я. — Что угодно — я отвечу!

— Не сомневаюсь. — Дед улыбнулся одними уголками губ. — У тебя лицо моего внука и голос моего внука. Уверен, что и твоя память тоже на месте… Но этого недостаточно.

Выбор без выбора. Может, дед и не станет потрошить мои мозги насильно. И даже не прикажет Андрею Георгиевичу закопать меня где-нибудь в подлеске у Настасьиного сарая. Но…

Черт, да какая разница?! Я — это я. Пусть изменившийся, странный, научившийся разным штукам и с основательно подросшим Даром — все равно! Чего вообще такого дед может откопать у меня между ушей? Сны, уродливые пейзажи горелого города, основательно разбавленные сладострастной графиней Гижицкой? Черный череп на джинсовой жилетке?

Да пожалуйста! Тоже мне тайна… И уж если я не могу доверять деду — то кому вообще могу?

— Ладно. — Я тряхнул головой. — Если тебе так нужно — можешь… копаться! Только предупреждаю заранее — та актриса мне на самом деле не так уж и нравится.

— Буду знать. — Дед пропустил мою сомнительную шутку между ушей. — Попытайся расслабиться. Обычно это… почти не больно.

Что?!

Да твою ж!.. И с чего Костя вообще взял, что в роду Горчаковых не было сильных менталистов?

В виски будто вкрутили два раскаленных самореза в палец толщиной. Дед врезался в мое сознание, как «Волга» в столб в тот день, когда я едва не отправился на тот свет. По сравнению с его мощью и эротические выкрутасы Гижицкой, и «прощупывание» Багратиона показались бы легкими поглаживаниями.

В глазах потемнело, а голова взорвалась такой болью, что я услышал хруст. Но не костей черепа, как показалось сначала, а чего-то куда более… значимого. Глава рода не миндальничал. Я вдруг с отчетливой ясностью понял, что дед не остановится. Вытянет тайну клещами из головы собственного внука — даже если для этого придется превратить меня в безвольное мычащее существо, способное лишь мочиться себе в штаны и капать слюнями.

— Хватит… — прорычал я, пытаясь хоть как-то закрыться. — Прекрати!

— Не дергайся. Или будет больнее.

Дед был сильнее, и любая моя попытка хоть как-то закрыть разум заведомо проваливалась. Он вспарывал один слой защиты за другим — быстрее, чем я успевал их возводить — и настырно пробивался в память. Последние несколько дней промелькнули перед глазами — а дальше все слилось в непонятное мельтешение картин и образов, которые я, казалось, видел впервые.

Дед ломился туда, куда не заглядывал даже я сам — в самые глубины черного омута памяти.

И там нас ждало то, чего я уже давно не помнил… а может — просто сам предпочел забыть. Каждый день, каждая секунда жизни, от самого рождения. Лица, какие-то разноцветные пятна… Звуки — далекие, непонятные и загадочные, будто приглушенные толщей воды.

Но не только они. Из-под красочных картинок детства, раздирая полотно памяти, настойчиво лезли другие: мертвенно-серые, высохшие и страшные.

Спрятанные так глубоко, что даже дурак бы сообразил: туда лезть не надо! Но особого выбора уже не было — оставалось только смотреть на бесконечную выжженную пустошь из моих кошмаров. На уходящие к горизонту вереницы ржавых автомобилей, на черные остовы опустевших домов, на тени, в которых уже не осталось почти ничего человеческого.

И на пламя. Безумный, дикий огонь, упавший с небес и сожравший то, что когда-то было городом… или целым миром. Сотни, тысячи добела раскаленных языков вздымались, плясали вокруг.

И их было вполне достаточно, чтобы обратить в пепел и меня, и деда.

Все закончилось внезапно — так же, как и началось. Я обнаружил себя лежащим на полу у опрокинутого стула. Видимо, свалился, когда дед меня «отпустил». Голова все еще звенела, в глаза будто насыпали песка, но по сравнению с тем, что творилось последние полторы минуты, я чувствовал себя почти что превосходно. Во всяком случае, у меня оказалось достаточно сил кое-как зацепить за край стола и подняться на ноги.

Дед полулежал в кресле лицом к потолку, запрокинув голову под таким жутковато-неестественным углом, что я видел только бледную морщинистую шею с пробивающейся щетиной.

Моя память оказалась не самым приятным местом — даже для Одаренного третьго магического класса. И приложила по полной.

— Дед… — позвал я. — Ты как?

Он не ответил. Не двинулся, даже не издал ни звука. И когда я увидел кровь, насквозь пропитавшую ворот халата, мне вдруг стало страшно. Настолько, что я буквально перелетел через стол…

И едва успел подхватить сползающее набок тело. Дед оказался неожиданно тяжелым — настолько, что я не смог удержать и сам опустился на пол за ним следом. В кабинете было прохладно, но его кожа показалась и вовсе чуть ли не ледяной — и белой, как снег. Если бы не все еще струящиеся из носа по щекам алые капли, я бы подумал, что в нем вообще не осталось крови.