Тайная вечеря - Павел Хюлле

— Черт, надо закурить, — пробормотал вполголоса Ян Выбранский. — Сил моих больше нет!

Пан Здислав посмотрел в зеркальце. С шефом такого не бывало. Никогда. Курил он редко и только сигары, а в машине курить не позволял никому, даже бывшему премьеру или кому-нибудь из нынешних замминистров, когда случалось их подвозить из аэропорта. Водитель молча протянул профессору свой портсигар и зажигалку. Покрутив регулятор кондиционера, увеличил приток воздуха. Они опять проехали два с половиной метра и встали невесть на сколько.

Это была первая и последняя ссора с женой с тех пор, как они заключили договор. Он говорил, что ему надоели толчея в костеле, дурацкие поучения викария и все эти ханжи, которые, узнав, провожают его взглядами, когда он отходит от исповедальни.

— Люди нашего уровня заслуживают, чтобы им не лезли в душу, — он пытался заставить Зофью переменить костел. — Неужели нельзя ходить на мессу в другое место? Мало ли вокруг храмов! Без ветеранов, без армии и полиции!

Но жена была неумолима. Она обожала патриотическую и истинно католическую атмосферу прихода ксендза Монсиньоре. Сам он был для нее не только героем «Солидарности», борцом за свободу, порядочность и нравственную чистоту. Пани Зофья видела в нем что-то такое, чем не обладали ни другие приходские священники, ни епископы: он буквально завораживал паству — как провозглашенным в подходящий момент лозунгом, так и своим благочестием. Да что там говорить: он был учителем Святого Отца! Об этом неоспоримо свидетельствовала фотография в распространяемой среди прихожан брошюре; подпись под снимком гласила: «Ксендз Монсиньоре — капеллан папы». Действительно, Монсиньоре был запечатлен сжимающим руку наместника святого Петра.

На такие аргументы Ян Выбранский мог только ответить, что впредь исповедоваться будет в середине недели, возможно, по пятницам, но не во время мессы и не в костеле ксендза Монсиньоре. И стал принимать причастие не исповедавшись, хотя верил, что пани Зофья верит, будто акт покаяния он совершает то у доминиканцев, то у цистерцианцев, то у воскресенцев — днем, между ланчем и совещанием. Веру в Бога — и такого, каким он хотел его видеть, и такого, каким представляла его Церковь, — он потерял уже давно. Самое позднее, когда семья из Поганчи перебралась в Новый порт.

Все эти размышления и картины из прошлого вызвали у Яна Выбранского приступ злобы на Матеуша. Поскольку он согласился — и даже клятвенно пообещал — принять участие в фотосессии, отказываться сейчас было негоже. Однако ему с каждой минутой все меньше хотелось выступить в роли апостола, да и сама идея старого приятеля стала казаться дурацкой. Профессор Выбранский принадлежал к категории людей, которые считают, что в наше время достаточно спросить у любого, есть ли Бог, чтобы лишить того возможности дать более-менее вразумительный ответ на сформулированный таким образом вопрос. А коли так, стоит ли вообще браться за эту тему? Другое дело, если бы ответ могла дать картина — неважно, как и когда нарисованная. Но ответа нет. Матеуш тут не исключение, и, даже если создаст выдающееся произведение, ничего это не изменит. Так зачем к цепочке вымыслов прибавлять еще один?

Как и доктор Левада в тот день, Ян Выбранский, только несколькими часами позже, вспомнил безумную ночь в СПАТИФе более чем двадцатилетней давности. Он танцевал с Мариной. Сравнение той, прежней, Марины с нынешней, которую он на днях видел в экранизации великой национальной поэмы, где она снялась в одной из главных ролей, вовсе не помешало бы ему сегодня снова пригласить ее на танец. Она по-прежнему была красива. Тогда он проводил ее к столику, за которым Матеуш с Павлом, перекрывая страшный шум, беседовали о девственности — точнее, о догме, касающейся девственности Святой Девы Марии. Спустя столько лет он не мог сказать, схожи или противоположны были их мнения, но математическая память профессора[42]позволила ему извлечь со дна памяти суть дискуссии: древнееврейское слово альма, которое употребил Исайя, предсказывая пришествие Мессии, означало — как, впрочем, и во всей Библии — молодую женщину с незапятнанной репутацией. Ни больше и ни меньше. Если бы Исайя пророчил, что Мессия будет рожден девственницей, он бы воспользовался совершенно другим словом: бтула. Только в греческом переводе книги пророка Исайи примерно за два столетия до рождения Иисуса альма была заменена Гомеровым партенос, означающим именно девственницу. Таким образом, у евангелистов уже имелись готовое слово и концепция, которая лишь по прошествии еще пары сотен лет стала догмой — и догмой неколебимой: сама мысль о том, что могло быть иначе, всякому, кто был воспитан в католической вере, казалась преступной ересью, вероотступничеством, богохульством, заслуживающим побиения камнями.

Кто кого убеждал? Матеуш Павла или скорее Павел Матеуша? Видимо, они прочли что-то на эту тему в каком-нибудь религиозно-философском журнале, да, скорее всего, но почему у них возникло желание обсуждать это в сотрясающемся от джаза, секса и спиртного клубе? Ах да, и еще эта травка — Выбранский припомнил сейчас косячки Семашко и его лекцию о скифах и зулусах; ну конечно, их несло на крыльях ЭЭЭ — эрудиции, эйфории и эмпатии. Однако никаких устоев они не подорвали и загадок не разгадали. Просто их организм был насыщен С21Н30О2, то есть тетрагидроканнабиолом, однако, продолжал размышлять профессор Выбранский, если б друзья не были так возбуждены, если бы аполлонов дух возобладал в них над дионисийским, они наверняка пришли бы к неоспоримому выводу: Исайя не мог иметь в виду Иисуса. Факт очевидный, но свидетельствует лишь об одном: первая община иерусалимских христиан абсолютно безосновательно ссылалась на это пророчество. Однако Иисус как раввин читал и комментировал в синагоге свиток Исайи — правда, другой фрагмент, не о себе, — так не подавал ли он тем самым недвусмысленный знак верующим? Или это просто случайность, связанная с календарем чтений? Да и каков тогда он был, этот календарь? Последнее, по мнению Яна Выбранского, наверняка удалось бы установить, прочитав пару книг, — все иные соображения походили на извилистые тропки выводов, ведущие прямиком к апории[43].

Выбранский вовсе не считал, что апория свойственна только проблемам религии. Как выдающийся физик, он слишком хорошо знал, что на несложный, заданный исключительно в качестве примера вопрос: что такое хаос в явлениях турбулентности? — можно получить излишне много противоречивых ответов.

Одно только не вызывало сомнений: Матеуш уже тогда носился с этой идеей и на сегодняшней фотосессии наверняка согласится ответить на пару-тройку простых вопросов. Почему он решил написать Тайную вечерю? Кого сделает Иудой? Каким представляет себе лицо Христа? Быть может, если бы в тот день Матеуш не вышел раньше других из СПАТИФа и увидел доктора гуманитарных наук Антония Бердо, обнимающегося на диване с двумя юнцами и восклицающего к их радости: «Вот отроки мои, которых я держу за руки, избранные мои, к которым благоволит душа моя!» — он скорее выбрал бы темой картины Страшный суд.