Названые братья. Сын императора - Мария Зайцева

другой придерживал за затылок, чтоб не сумела увернуться от жадного… не поцелуя, нет! овладевания! Овладевания собой! Везде и сразу! Он был настолько везде, настолько много, настолько полно, что Рути даже те мысли и намерения, которые вернулись в голову после шокирующего проникновения, растеряла.

Уже не сопротивляясь, она позволила себя целовать и брать, покорно расслабляя губы и бедра, сосредотачиваясь на ощущениях. Болезненных, да, но уже не так, как в первые мгновения.

Надо сказать, что Ежи умело использовал этот шанс и зацеловывал, заласкивал всю боль, лихорадочно скользя губами по лицу Рути, шепча что-то малопонятное, но ободряющее, нежное до безумия, такое, отчего Рути опять начала получать удовольствие от происходящего, опять горела, выгибалась послушно и задыхалась от внутреннего огня. Своего и Ежи. Огня, которым он умело и щедро делился с ней. И разжигал все сильнее и сильнее.

Рути не поняла, в какой момент происходящее начало приносить странное, чуть болезненное удовольствие, просто это случилось, и длилось, длилось, длилось, заставляя отвечать, непроизвольно подстраиваться под ритм любовника, сильнее тянуться к нему, выпрашивая непонятно чего: то ли освобождения, то ли еще большего горения.

Когда Ежи приподнялся, отпуская руки на волю и садясь на корточки, держа ее выгибающееся тело на весу и двигаясь все отчаянней и жестче, Рути не сумела отвести взгляда от его белеющего в полумраке худощавого, гибкого тела, такого красивого в возбуждении лица, которое сводило ее с ума все эти ночи, не давая спать, не давая мыслить разумно и логично… Он был красив, как бог, этот парень. Красивей, чем все, кого она когда-либо встречала в своей жизни… И взгляд его горел безумием, тем самым, которое жгло сейчас и ее глаза…

Она сцепились взглядами крепче, чем телами, и то, что происходило сейчас на этом уровне, было куда горячее и откровеннее, чем плотское. Ярче. Острее.

Ежи чуть сузил глаза, прикусил губу, ускоряясь и врезаясь в нее уже в совершенно диком, не щадящем уровне, и Рути неожиданно словно утащило в пропасть, без дна и света, размотало там на мелкие частицы. Это было одновременно настолько страшно и чудесно, что она не сразу поняла, что кричит. И только горячая жесткая ладонь, закрывая ей рот, и возбужденный шепот Ежи:

— Тихо, тихо, моя хорошая… Тихо…

Позволили Рути осознать, что тот громкий, жалобный крик исходил от нее.

Она ошеломленно выдохнула, чуть приходя в себя и вновь ощущая себя на этом свете… Ежи лежал на ней, дыша в унисон и тоже, похоже, переживая эмоции от их близости, и был таким горячим, таким искренним, таким… ее, что даже думать не хотелось о том, что будет дальше…

Но надо… Надо.

16

16

— Как ты?

Ежи задал вопрос и сам ему удивился, хотя и слегка отстраненно. Никогда он не спрашивал ни о чем подобном у девушек, с которыми спал. Всегда был уверен, что ответ возможен только положительный… И так оно и было!

“Ах, ваше высочество… Вы были восхитительны… Невероятны… Вы просто зверь, ваше высочество…”

Да что там говорить, много ему приятного говорили, выдыхали, выстанывли нежными сладкими голосами…

И потому странным был сейчас его голос, Ежи это понимал и удивлялся.

Его нежная любовница, нечаянная награда за месяц ручного труда, лежала в его объятиях, тяжело, с трудом дыша и явно все еще пребывая в шоке от случившегося.

И Ежи ужасно волновался, что перебощил. Он чувствовал, что сорвался, особенно в последние, саме сладкие, самые острые секунды.

И теперь не то, чтоб жалел… Но переживал, как ни за одно из своих прежних увлечений.

Он наклонился, провел пальцами по мокрому лбу, убрал волосы, не удержавшись, коснулся губами разомкнутых губ, сначала аккуратно, проверяя, пустит ли после всего, что сделал с ней? Позволит ли? И затем, когда Рути послушно раскрыла рот, с наслаждением погрузился в доступную ему влажность.

Она только вздохнула взволнованно, и Ежи опять ощутил головокружение и тяжеть в паху.

Она была такая нежная, такая податливая, что не воспользоваться этим было невозможно.

Он навалился сильнее, опять сжимая Рути, завладевая полноценно ее губами, порыкивая от нетерпения и удовольствия, снова превращаясь в того самого зверя, дорвавшегося до желаемой добычи.

И, наверно, если бы Рути промедлила еще пару мгновений, от повторения первого опыта в любви ее бы ничто не спасло, но она успела упереть в плечи Ежи ладони, отталкивая.

Обозначая свое несогласие.

И Ежи, хоть и был до невозможности одурманен, все же сообразил, что что-то не так, и остановился.

Тяжело дыша, окинул взглядом лицо Рути:

— Что такое? Ты что?

— Нет… Остановись… — тихо, но твердо сказала она.

Ежи, с огромным неудовольствием, буквально пересиливая себя, сумел отпустить, сел рядом и принялся наблюдать, как Рути, неловко приподнявшись, пыталась привести себя в порядок: застегнуть пуговицы на рубашке, оправить задранную и перекрученную у пояса юбку.

— Тебе было больно? — наконец, спросил он, поняв, что Рути будет молчать до последнего.

— Да… — она не стала врать, кивнула, но тут же продолжила, — но это не твоя вина… Мне… Говорили, что так будет…

— Не понравилось?

Рути все же посмотрела на него, покраснела, отвернулась, прикусив губу:

— Не в этом дело…

И встала, болезненно поморщившись.

А Ежи неожиданно понял, что Рути собирается уходить!

И сам тут же вскочил, приводя себя в порядок и пытаясь преградить ей путь.

Он вообще не понимал, что происходит, и не собирался отпускать ее, пока не выяснит!

Ежи схватил ее за руку, дернул к себе, заставляя посмотреть в глаза:

— Тогда в чем? Почему ты сейчас так себя ведешь?

— Как? — серьезно спросила Рути, не отводя взгляда, — ты хочешь сказать, что тебе нужны какие-то слова?

— Вообще-то да, — кивнул Ежи, поражаясь сам себе. Никогда ему не нужны были слова от женщин. Никогда не хотел он выяснения отношений! Да каких отношений! Одна ночь, да даже и не ночь, а так, просто встреча — это не значит, что он теперь обязан жениться или что-то обещать девушке! Уж это-то он усвоил с юности! И с любой другой женщиной он бы только порадовался такому развитию событий. Не хочет говорить, домой хочет, судя по действиям? Да