Казанова. Правдивая история несчастного любовника - Сергей Нечаев

— Что станете вы думать обо мне, месье, — спросил он с решительным видом, — если я впредь откажусь бывать у мадемуазель Сансон?

— Я буду думать, что вы сжалились над несчастным, который вечно будет вам признателен и готов пролить за вас свою кровь до последней капли.

— А кто вы?

— Меня зовут Гарнье. Я — единственный сын Гарнье, виноторговца с улицы Сены.

— Что же, господин Гарнье, я не стану бывать у мадемуазель Сансон. Останемся друзьями.

— По гроб жизни. Прощайте, месье, и спасибо вам…

В один из первых дней своего пребывания в Париже Казанова посетил знаменитый дворец Пале-Руаяль, резиденцию герцогов Орлеанских, рядом с которым самые разные люди, начиная от графов и графинь и кончая жрицами любви и карманными ворами, имели обыкновение прогуливаться, завтракать и читать газеты. Там Казанова познакомился с одним прелюбопытным человеком, который сам заговорил с ним, представился и оказался неплохим знатоком итальянской литературы. Казанова обратился к нему по-итальянски, и он ответил ему на языке времен Бокаччо. Через четверть часа они были друзьями.

Это был Клод-Пьер Патю, адвокат Парижского парламента, родившийся в Париже в октябре 1729 года. А еще он был поэтом, сочинял комедии и первым перевел на французский язык великого Шекспира.

Патю оказался весьма активным молодым человеком, и он быстро познакомил Казанову со всеми сколько-нибудь известными парижскими девицами. Он любил прекрасный пол не менее Казановы, но, к несчастью своему, не был наделен его отменным здоровьем (он умрет в возрасте всего тридцати лет).

Однажды Патю пригласил Казанову отобедать в обществе одной актрисы парижской Комической оперы. Ее звали Виктуар О’Морфи, и она была ирландкой по происхождению. Казанова не находил никакой прелести в этой женщине, но как же откажешь другу…

Поздно вечером Патю заявил, что проведет ночь в постели актрисы. У Казановы же не было желания возвращаться одному, и он объявил, что поспит в соседней комнате на канапе. Но канапе оказался маленьким и неудобным, и тогда сестра О’Морфи, девчонка тринадцати или четырнадцати лет, предложила ему за экю, то есть за шесть ливров, свою постель. Казанова с радостью согласился, и тогда девчонка (ее звали Луизон) привела его к мешку соломы, лежащему на четырех досках.

— И это ты называешь постелью? — удивился Казанова.

— У меня нет другой, месье.

— Но я такую не хочу, и не будет тебе обещанного экю.

— А вы что, хотели раздеться? — удивилась в свою очередь девчонка.

— Конечно, а как же иначе.

— Что за причуда! У нас даже нет простыней.

— А что, ты спишь одетая?

— Вовсе нет.

— Ладно. Ступай тогда ложись сама и получишь свой экю. Я хочу на тебя посмотреть.

— Хорошо. Только вы не станете ничего со мною делать?

— Ровным счетом…

После этого короткого диалога Луизон разделась и легла на мешок с соломой. Увидев ее голую, Казанова сразу понял, что перед ним безупречнейшая красавица.

За шесть ливров она по желанию Казановы принимала разные позы.

В ней не было ни одного изъяна, кроме грязи, и еще за шесть ливров Казанова собственными руками вымыл ее с ног до головы.

Малышка была уступчива во всем, кроме одного, отговариваясь тем, что ее старшая сестра говорила, что «это» стоит двадцать пять луидоров. Один луидор равнялся двадцати четырем ливрам, то есть сумма была названа огромная, и Казанова сказал, что они поговорят о цене ее «сокровища» в другой раз…

Утром Луизон отнесла выручку сестре. Та долго смеялась и заявила Казанове, что у нее он может получить гораздо большее и гораздо дешевле.

Казанова же настаивал на своем: за шесть ливров он будет приходить каждый вечер и рассматривать малышку в ее каморке, а об остальном он подумает.

Через некоторое время Казанова пришел не один, а со своим знакомым художником, который за шесть луидоров написал портрет Луизон, на котором она лежала на животе, опираясь рукой и грудью на подушку и показывая свой пухлый задик. Последняя часть тела была написана художником с таким искусством и правдоподобностью, что лучшего нельзя было и пожелать. Под портретом Казанова велел написать: O-Morphi. Слово это, конечно, не из Гомера, но оно показалось ему вполне греческим.

Клод-Пьер Патю заказал себе копию этой картины. А художник, которого вскоре вызвали в Версаль, выставил там кроме всего прочего и оригинал, а паж короля Сен-Кентен, известный сводник, показал его Людовику XV.

Любвеобильный король пришел в полный восторг и тут же пожелал увидеть модель. Привести Луизон приказали художнику, а он обратился к Казанове. Тот пошел к старшей сестре, а она, узнав, о чем идет речь, заголосила:

— О Боже! Король! Но он же на тридцать лет ее старше…

Когда же первое потрясение прошло, она призадумалась. Потом, хорошенько пошевелив мозгами, она стала благодарить Провидение, и было за что: Людовик XV, как объяснил ей Казанова, осчастливит и озолотит ее сестренку.

И он оказался прав: почти каждый вечер король осыпал малышку Луизон драгоценностями и подарками. Дождавшись, когда она налюбуется своим отражением во всех зеркалах, он ее раздевал, укладывал на огромную кровать и обучал восхитительным играм, правила и изысканность которых она постигала с удивительной прилежностью.

Информированная своей личной полицией, маркиза де Помпадур знала все об этих галантных вечерах, и ее все это вполне устраивало. Пока король развлекался, сама она могла свободно заниматься тем, что ей нравилось гораздо больше, чем плотские утехи.

Связь Людовика XV с Луизон О’Морфи длилась два года, но однажды, решив, что теперь она может все, глупышка неосторожно спросила Его Величество:

— В каких отношениях вы теперь со старой дамой?

Король посмотрел на девушку ледяным взором. Он терпеть не мог неуважительного отношения к маркизе де Помпадур.

— Кто надоумил вас задать подобный вопрос? — лишь спросил он.

А через три дня Луизон получила четыреста тысяч франков приданого и овернского офицера Жака де Бофранше в придачу, от которого в ноябре 1757 года родила сына.

Много лет спустя Казанова встретил в Фонтенбло красивого молодого человека, сына от этого брака — точную копию матери. Его звали Луи-Шарль-Антуан де Бофранше. Этот молодой человек, сражавшийся при Вальми, бросился в объятия Великой французской революции, а в 1793 году этот сын любовницы Людовика XV дал барабанщикам приказ заглушить голос короля Людовика XVI, который перед казнью хотел обратиться к народу. Позднее он стал депутатом от Пюи-де-Дом и генерал-инспектором наполеоновских конюшен. Он умер в Виши 2 июля 1812 года, а сама бывшая Луизон О’Морфи, успевшая трижды побывать замужем, умерла двумя годами позже.

Король Франции был удивительно любвеобилен, и маркизе де Помпадур, в конце концов, пришлось смириться с тем, что он ускользает из ее рук, ведь тягаться с чужой молодостью и красотой было решительно невозможно.