Кошачья голова - Татьяна Олеговна Мастрюкова

То есть понятно, что это была совершенно ненормальная поездка.

Нам предстояло ехать на поезде дальнего следования, который стоял в нашем городе десять минут.

Когда мы расселись по местам в забитом народом плацкартном вагоне, я, весь мокрый от пота, сбросил наконец с себя тяжеленные сумки. Мама отошла переговорить о чем-то с проводницей. Сестра, убедившись, что мама ее не слышит и не видит, наклонилась к моему уху:

— Я страшно замерзла!

И, не дав слова сказать, Алина впилась пальцами в мою руку чуть повыше кисти. Я вырвал руку с воплем. Кто бы выдержал! Холод от ее пальцев прожег в буквальном смысле до кости, даже рука онемела, а когда сестра разжала пальцы, на моей коже остались четкие синие следы. А ведь Алина и не сжимала-то особо.

Несколько человек испуганно обернулись на мой вопль и тут же с недовольным видом отвернулись. Понятно, мол, дебильный подросток. К счастью, больше никто не обращал на нас внимания, поскольку мы выглядели как типичные дачники. Главное, что мама не услышала.

— У тебя озноб, температура! — понизив голос, прошипел я.

— Нет, у меня так еще с утра. Я мерила. Тридцать шесть и шесть, как в аптеке. Три раза измеряла. Маме не говори только.

Маме не говори, сестре не говори. Замечательно.

— Я же вижу, как ей нужна эта поездка. Еще передумает ехать, если решит, что я заболела.

Алинины слова были как удар. Мы ехали ради нее, и мама только обрадовалась бы, что удалось усыпить Палашкину бдительность. Как разительно отличались две личности: настоящая Алинина и подселенная. Хотелось успокоить сестру, обрадовать маму, и ничего из этого нельзя было сделать прямо сейчас. И вообще неизвестно, когда можно будет.

Увидев возвращающуюся маму, я решил сделать вид, что сплю, чтобы меня лишний раз не дергали. Сначала я действительно притворялся, а потом, убаюканный мерным покачиванием, и в самом деле заснул.

Маме пришлось хорошенько меня встряхнуть, чтобы разбудить.

— Скорее, скорее, скорее! Вещи собираем, ничего не забываем! Стоянка здесь всего минуту, не больше! — скороговоркой бормотала она, навьючивая на меня сумки и мешки, одновременно подталкивая совершенно вареную Алину к выходу. Это я умно не снял со спины рюкзак, так всю дорогу с ним и сидел.

Возможно, у сестры и вправду была высокая температура, и ничего больше. Она не сопротивлялась, но была какая-то вялая. Хорошо еще, что Палашка затаилась и вообще никак себя не проявляла. Впрочем, я не мог точно знать, потому что все проспал.

Проводница уже стояла в тамбуре у дверей вагона и только подняла бровь, намекая, что мы нерасторопные, но вслух ничего не сказала. Наконец поезд стал притормаживать, хотя вокруг, кажется, не было ничего, кроме каких-то полей. Проводница быстрыми, отработанными движениями распахнула дверь, разложила лесенку и немного помогла нам с вещами, видя совершенно никакую Алину и решив, что мы везем больную. Тут она была права.

Я живо побросал пакеты и сумки на платформу, протянул Алине руку — и снова поразился пронзительному холоду. Будто ледышку схватил.

Остановка, на которой мы сошли, была, похоже, даже без названия. Во всяком случае, никаких табличек и указателей я не увидел. Просто бетонная платформа, сильно погрызенная временем. По краям раскрошилась, из множества глубоких трещин пробивалась трава и даже жирные листья лопухов. С одного торца вела на землю деревянная лестница, подточенная жучками и покрытая мхом, как зеленой ковровой дорожкой.

Кроме нас, никто с поезда не сошел. Проводница убрала лесенку и захлопнула дверь вагона. Я все ждал, что она удивится, скажет что-то типа «здесь никто никогда не сходит». Но эта средних лет женщина сохраняла невозмутимость. Ей было все равно.

Поезд как-то очень быстро набрал скорость и скрылся за горизонтом, а мы втроем остались совершенно одни со своими пакетами и сумками. Вокруг, куда ни посмотри, было заросшее высокой травой поле. Среди этой спутанной зелени было едва видно подобие дороги, если можно назвать этим словом кое-как расчищенную от растительности длинную полосу земли. Дорога делилась почему-то на три колеи, что меня озадачило.

Жара стояла ужасная, какая-то удушающая. В мареве плавились иван-чай и подсолнухи. Все было словно подернуто дымкой, за которой таял горизонт, и становилось непонятно: то ли это пот глаза заливает так, что ничего не видно, то ли туман стелется. Но какой в такую жару туман? Оглушительно стрекотали кузнечики, и от этого пронзительного вибрирующего звука даже, кажется, зубы начинали ныть.

Мы в некоторой растерянности постояли на абсолютно пустой платформе еще минут пять. Уже развеялся характерный машинный запах железнодорожного состава, и казалось, что никакого поезда никогда здесь и не было. Только рельсы, уходящие из ниоткуда в никуда. Даже креозотом уже почти не веяло. Я почувствовал, как начинают стремительно мокнуть подмышки и спина под рюкзаком, лямки невыносимо резали плечи. Мама обмахивалась шляпой. Алина ежилась от холода.

— Нас должны встретить, — прочистив горло, громко сказала мама, хотя никто из нас ничего не говорил. Правда, в ее голосе не было особой уверенности. — Но я по карте посмотрела направление. Уверена, мы и сами сможем добраться. Если что.

Теперь-то мамин тон совершенно точно говорил об обратном. Она как-то съежилась, как будто сейчас появится отец и начнет ей выговаривать.

Я с сомнением посмотрел на пакеты и сумки, которые с поезда нам помогла сгрузить проводница, чтобы мы не задерживали состав. Их и на короткое расстояние было совсем непросто тащить, и в основном это приходилось делать мне. А уж волочить неизвестно сколько неизвестно куда по деревенской разбитой дороге — и подавно. Хотя, конечно, пешком можно дойти куда угодно. Кроме как через океан. Разве что по дну, но это утопия.

В общем, ориентиров никаких. Платформа была просто бетонным постаментом среди полей, к которому даже электричество не было подведено — ни электрических столбов, ни проводов не наблюдалось. Понятно, что с наступлением ночи здесь ляжет непроглядная тьма. Я достал телефон и проверил Сеть. Вот она была, хотя и очень слабая. Карта никак не хотела грузиться, и мама нервно сказала мне, что это бесполезное занятие.

Вдруг на горизонте, где дорога, видимо, падала с горки, а потому казалось, что она просто обрывается, появился неясный силуэт. Жара немного размывала его, воздух дрожал, но все равно понятно было, что это что-то довольно крупное и движется к нам с приличной скоростью.

Если сощуриться и вглядеться, странный объект начинал приобретать черты лошади, которой правил сидящий в телеге мужчина. И животное и возница были какие-то сероватые, будто