Чужой: Холодная кузница - Алекс Уайт

Дориан протягивает руку за пачкой сигарет и обнаруживает, что у него заканчиваются спички. Он еще более раздражен, потому что вспоминает, что так и не нашел кусок картона с напылением для розжига. Но не это важно – у него есть и электрическая зажигалка. Он просто любит сам ритуал.

– Пожалуйста, не надо, – говорит Энн, но при этом не поворачивается, чтобы уйти или остановить его.

– Курить? – спрашивает он.

– Рисовать меня. Я никогда этим не занималась, – говорит она, но все же опускает руки, как и раньше. – Сегодня я еще не была в душе и вообще плохо выгляжу.

– Я думаю, что это прекрасно, – лжет он с задумчивой улыбкой. – День был трудный, и он оставил отпечаток на вашем лице.

На самом деле ему не нравится запах пота. Если она клюнет на его приманку, он возьмет ее прямо в душе.

– Могу я задать вам вопрос?

– Валяйте.

Садлер смотрит ей в глаза с другого конца комнаты и представляет, как он сейчас выглядит – на фоне неистовой звезды видна темная фигура долговязого парня спортивного телосложения, одетого в костюм. Какая чудесная композиция. Ей, должно быть, нравится этот вид.

– Почему вы так любезны со мной, хотя все остальные меня не любят?

В каком-то смысле это ложь. Энн ничуть не доброжелательнее и не враждебнее, чем любой другой член персонала, за исключением Блю. Если бы Садлер выбирал объект за почтительное отношение, то должен был попытаться переспать с Люси, а если бы основывался на уважении, то должен был бы трахнуть коммандера Кардозо.

Дориан надеется укрепить идею особой связи между ними. Сначала Энн решит, что он заблуждается на счет ее вежливости, но в его фразе есть подтекст: «Благодаря тебе я чувствую себя не таким одиноким». Поскольку Дориан холоден по отношению к остальным, Энн задумается, что, возможно, она здесь единственный способный на дружелюбие человек.

– О чем вы говорите? Коммандер Кардозо…

– Выполняет свою работу, – перебивает Дориан. – Он военный, который встретил начальника.

– Я тоже служила в Колониальной морской пехоте, – отвечает она, приподнимая бровь. – Не забывайте.

– Но вы более приспособлены. Он самоутверждается при помощи военной карьеры, а вы больше похожи на человека, который самоопределяется за счет… потенциала.

– Вы что, хотите обидеть морских пехотинцев?

– Я бы не посмел.

– Черт, вы действительно не посмеете, – кивает она. – Долго мне еще тут стоять?

Это оказалось не так просто. Она не должна чувствовать себя загнанной в ловушку или понять, что ее пытаются соблазнить, иначе все резко закончится.

– О, извините. Я просто шутил… о рисовании. Вы не обязаны оставаться, если вы этого не хотите.

Печально, что он вынужден скрывать свои намерения за правдоподобным отрицанием, постоянно прикрываясь разными потребностями. Он понимает, почему Компания не хочет, чтобы он спал с субъектами своих проверок: они считают, что люди вынужденно вступают с Садлером в отношения, лишь бы сохранить свою работу. В сущности, постельная сторона вопроса достаточно скучная. Для Дориана это равносильно разрушению обороны противника. Использовать свою власть – жульничество. Домогательство – это игра, в которую играют только старые руководители-импотенты.

Дориан выше этого. Однако он хочет дать понять, что Энн играет против него. Было бы забавно увидеть ее подлинную реакцию, если бы она узнала, что именно поставлено на карту.

– Правда? – интересуется она с разочарованным видом. – Я-то думала, вы на самом деле меня рисовали.

– Рисовал, – говорит он, – но не могу же я задерживать вас, если вам нужно куда-то идти.

Она делает несколько шагов вперед.

– Моя работа на сегодня закончена. «Джуно» находится в автономном режиме, и Хавьер сейчас все восстанавливает. Дик пытается убедиться, что клетки смогут работать дальше. На данном этапе ничего больше не сделать, остается только ждать.

Дориан опускает взгляд на карандашный рисунок на газетной бумаге и видит размазанные черные полосы жестов. Они выглядят женственно и сильно: резкие диагональные линии бедер, контрастирующие с вертикальным дверным проемом. Рисовать позу – это представлять человека голым до самых костей, освобождая его от неправильного выбора одежды, прискорбных шрамов от подростковых прыщей и других проявлений индивидуальности.

– Я мало поработал над рисунком, – говорит Садлер, – но хотите посмотреть, что получилось?

Она движется в его сторону и смотрит на бумагу. Что она видит? Всего лишь фигуру из линий с наложенными геометрическими объемами. Он вытирает руки о тряпку.

– Почему вы не рисуете в цифровом формате?

– Потому что тогда я не смогу прочувствовать рисунок.

Это самая правдивая вещь, которую он сказал после прибытия в «Холодную кузницу». Садлера мало заботят реальные люди, и он считает это безразличие своим самым сильным преимуществом. Однако иногда он может прослезиться за-за рассказанной ему истории. Когда он смотрит в глаза портрету, ему даже на кратчайшее время кажется, что изображение оживает. Для Дориана созерцание портрета похоже на процесс археологических раскопок, где чистый белый песок сметают, чтобы найти скрытые под ним формы. Только его инструментами являются карандаш и уголь, стержень и ластик.

Это грязный процесс.

Экран компьютера добавляет лишний стерильный слой. Он уничтожает ту субстанцию, с которой Дориан мог бы получить связь. Возможно, поэтому он с такой легкостью причиняет людям боль посредством электронных таблиц. Цифры не имеют ни запаха, ни жизни, ни красоты.

– Красиво, – говорит она.

Сейчас в картине нет ничего красивого. Это все равно что назвать красивым комок глины, из которого только предстоит родиться керамическому изделию. Энн лжет, так как думает, что Дориан гордится своим рисунком. Стало быть, она заинтересована в его одобрении.

Садлер ждет, когда ей станет неловко, и она сядет.

– Вы не ответили на мой вопрос, – говорит он. – Почему вы так добры ко мне?

– Я думаю, что вы все не так поняли, – отвечает она.

Садлер сдерживает усталую улыбку. Он бы хотел поведать ей о каждом человеке, который когда-либо называл его корпоративным «подставным лицом», наемным убийцей или бессердечным сукиным сыном, и о том, что все они были правы. Ему нравится взаимодействие созданных и разрушенных шаблонов. Он любит побеждать, и в моменты трансцендентной прямолинейной искренности Дориан понимает, что любит, когда другие проигрывают. Это единственный способ сделать игру значимой.

– Как так? – удивляется он.

На самом деле директор знает ответ, пусть она еще ничего и не сказала. «Это тяжелая работа. Кто-то должен ее делать. Это Компания, а не благотворительная организация». Все это бессмысленно, так как лишает его функции в данном уравнении. Он любит закрывать проекты. Он наслаждается каждой минутой своей работы. Он восстанавливает равновесие огромного механизма, принося хаос в отдельные его части.