Странный век Фредерика Декарта - Ирина Шаманаева

После их разрыва Марцела сразу уехала из Абердина. Фредерик довел до конца университетский семестр и уволился. Он отправился в Париж, устроил там свои дела с Коллежем, снял квартиру в любимом районе и обставил ее, побывал у портного, повидался с четой Менье-Сюлли и другими парижскими знакомыми. Но это было еще не все. Наступил август, он съездил на неделю отдохнуть на побережье Бретани. Вернулся и не поверил своим глазам: в почтовом ящике лежала записка от Марцелы.

Фредерик был смущен и раздосадован: о своей несостоявшейся женитьбе и бывшей невесте давно уже не думал. Но когда в тот же вечер он ее увидел, то снова дрогнул. В ней появилось нечто совсем новое, раскованное, чувственное и зрелое. Он ощутил то, чего, наверное, не испытывал к ней ни разу за все время знакомства, за все недели их целомудренной помолвки. Очень легко, без лишних раздумий они сблизились. До начала осеннего семестра оставалось несколько дней. Эти несколько дней они провели, почти не разговаривая (они, которые раньше только и делали, что разговаривали!), почти не выходя из дома, познавая друг друга в древнем смысле слова и одновременно прощаясь, потому что каждый понимал – «plaisir d’amour dure un moment»19.

В первый его лекционный день мираж развеялся. Он пришел домой, не зная, что ей теперь сказать. И обнаружил, что говорить не придется. Ее вещей не было, на кровати лежала записка. Марцела написала, что благодарна ему и просит ее не искать.

…Вспоминаю тот вечер в Ла-Рошели, когда он неожиданно решился рассказать мне о своих отношениях с Марцелой фон Гарденберг. «Не осуждай меня, пожалуйста, – попросил он. – В тех нескольких днях оказалось больше теплого и настоящего, чем было бы во всей нашей совместной жизни». Тогда я его все-таки судил более сурово – сам был молод и без памяти влюблен в свою жену. Хотя Фредерик с лицейских лет был моим кумиром, я считал, что он прожил свою жизнь в постоянном уклонении от долга и обязательств, возложенных Господом Богом на мужской род. Я полагал, что он обязан был снова предложить ей руку, и то, что он позволил ей просто так уйти, казалось мне доказательством его эгоизма и безответственности. Теперь я сам стал почти эпикурейцем, считаю, что стремление к счастью естественно для любого человека, и не мне кого-то за это осуждать. Оба получили то, что хотели: он – свободу, она – скоротечные, но пылкие и искренние чувства. Из всех возможных исходов это, наверное, было лучшее завершение их истории.

Но и это был еще не финал. Марцела через какое-то время поняла, что вернулась из Парижа не одна. По неизвестной причине она уже считала себя бесплодной, так что ее ждало удивительное открытие. В июне 1881 года у нее родился сын и при крещении получил имя, которое было по-прежнему ей дорого. Профессору Декарту она об этом не сообщила, потому что через три месяца после возвращения из Парижа вышла замуж за Джорджа Мюррея. Вот при каких обстоятельствах Фредерик Декарт в сорок восемь лет стал отцом своего единственного сына. Долгое время считалось, что эта история не делает ему чести, поэтому официальные биографы из осторожности решили ее совсем не упоминать.

Мюрреи вырастили Фредди. Общих детей у них не было. Они жили в Лондоне, и в течение долгих лет профессор Декарт ничего о Марцеле не слышал.

* * *

И потекли годы. Следующие одиннадцать лет его жизни опять прошли в Коллеж де Франс. Может быть, в это время он творил не с такой впечатляющей продуктивностью, как в шестидесятые (как он и опасался, его захлестнула политика), но восьмидесятые, безусловно, стали зенитом его научной славы.

О том времени вы, профессор, знаете лучше меня, так что я буду краток. В 1882 году была переиздана его книга «Старый порядок и новое время», написанная еще в 1860е годы и теперь дополненная новыми данными. Когда-то либеральная общественность едва не подвергла его бойкоту за то, что он посмел отрицать значение великого и кровавого переворота, сделавшего Францию совсем другой страной. Профессор Декарт доказывал, что «новый порядок» уже сложился в недрах старого, и революция в чем-то действительно ускорила, но в чем-то и затормозила на десятилетия переход к новым общественным институтам. Теперь вокруг этой книги снова поднялся шум. Идея непрерывности исторического процесса вошла в моду, была объявлена новым словом в науке. Когда открылось вакантное место во Французской Академии, профессор Декарт баллотировался туда и не прошел по причине нехватки всего одного голоса. Больше таких попыток он не предпринимал. В том же году он был награжден орденом Почетного легиона.

К концу 1880-х годов над его головой снова сгустились тучи. За книгу, анализирующую еще непродолжительную историю Третьей Республики, с провокационным названием «Республика реванша», он в одночасье лишился своей популярности. Реваншизм был почти официальным знаменем этого режима, и желание поквитаться с Германией за унизительное поражение во франко-прусской войне и потерю Эльзаса и Лотарингии объединяло, кажется, всю тогдашнюю Францию. Профессор Декарт не зря уделил столько времени попыткам разобраться, что представляет собой современная Европа, как она пришла к нынешнему состоянию, какие открытые и тайные силы направляют главных игроков на ее сцене, что может произойти завтра и послезавтра. Он снова поехал в Германию, но на этот раз не ограничился Гейдельбергом, а спланировал путешествие так, чтобы увидеть все крупные города и пообщаться с очень разными людьми. Он пришел к выводу, что реваншизм не обуздать и войны, видимо, не избежать, но если допустить войну в ближайшие годы, она закончится катастрофой для Франции. А поскольку слова у профессора Декарта никогда не расходились с делом, он ринулся в политику (даже самым беспристрастным в то время не удавалось устоять), примкнул к левому крылу Республиканского союза и начал бороться против реваншизма, милитаризма и шовинизма. И для немалой части общества, представленной, к сожалению, и в научных кругах, стал выглядеть предателем национальных интересов! В то время, когда Франция носила на руках генерала Буланже, обещавшего «маленькую победоносную войну» с Германией, а ультрашовинистическая «Лига патриотов» каждый день принимала по сотне новых членов, профессор Декарт повторял слова Спинозы о том, что «мир есть добродетель, порожденная душевной мощью», и открыто говорил, что французская нация поражена опасной болезнью – утратой чувства реальности. Пока Франция так явно отстает от Германии, война не то, к чему надо стремиться даже ради возвращения Эльзаса и Лотарингии, а то, чего любой ценой необходимо избежать.

Этого ему не простили. В «Фигаро» появилась карикатура на него под названием «Миротворец по сходной цене», намекающая на то, что гонорар за свои выступления он получает из Берлина (Фредерик подал на газету в суд и выиграл, но ему это не помогло). Студенты писали доносы (некоторые – искренне) о том, что в его лекциях отсутствует патриотическое чувство, и просили освободить себя от их обязательного посещения. А хуже всего было то, что в печати опять замелькали слова «прусский шпион». Вождь «Лиги патриотов» Поль Дерулед объявил сбор подписей под петицией президенту с требованием «выгнать проклятых бошей из опруссаченного Коллеж де Франс». Разумеется, в списке «явных и тайных пруссаков» первым стояло имя профессора Декарта.