Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

которым мы окружаем нашу любовь, золотые иллюзии и золотые сны молодости? Все обман и все нелепо. Мы бредем в темноте и подаем любящему человеку камень вместо хлеба.

Благодаря этим мыслям мне иногда делается странным, что я замужняя женщина и прошла лучший период своей жизни, и я начинаю смотреть на своего мужа такими глазами, какими смотрят на постороннего незнакомого человека. Мне даже делается неловко, что он вот тут, около меня, что у него есть на меня какие-то права, а у меня есть какие-то обязанности. В эти минуты тихого помешательства мне кажется, что у него и лицо другое и голос другой, и мне страстно хочется остаться одной. Да, совсем одной… Ведь нового ничего не будет. Кстати, я, как настоящая изменница, еще ничего не сказала вам о своем муже. Его зовут Семеном Гаврилычем. Это – мужчина средних лет, средних достоинств – вообще ничего особенного. Он гордится тем, что деловой человек, и любит повторять:

– Мы не герои, а обыкновенные люди, да-с. Толпа, простые чернорабочие…

Перед замужеством я его предупредила, что у меня был роман, конечно, не называя вашего имени. Он пожал плечами, сделал большие глаза, как говорится в романах, и проговорил:

– Меня это не касается… Попрошу только об одном: не повторяйте таких признаний в следующий раз. Это, знаете, как-то не совсем удобно. Нынешние девушки начитаются романов и хотят их проделывать в жизни, потому что не знают, что жизнь совсем не требует их романов. Все это остатки романтизма…

Романтизм – любимое слово мужа, которым он, по странной логике, выражает свое недовольство. Он даже кухарке говорит, что она заражена романтизмом, если она сделает щи не по его вкусу, а он любит поесть, что возбуждает во мне отвращение.

Как все мужчины, мой муж влюблен в себя, и его семья представляет только придаток к его особе, чтобы продолжать его имя в будущем, услаждать в настоящем и покоить в старости. Он умеет поставить себя так, что малейшее его желание исполняется беспрекословно, хотя он никогда не кричит, не бранится, не выходит из себя. В нем есть способность молча подчинять себе. Меня возмущает, что дети и прислуга уважают его больше, чем меня. «Семен Гаврилыч так сказал», «папа это любит» – у нас составляют закон. Всего интереснее, как он порабощал тетю Агнесу. Сначала добрая старушка страшно меня ревновала к мужу и все подыскивала в нем какие-то таинственные недостатки. Он делал вид, что ничего не замечает, и оставался сдержанно-вежливым, корректным и как-то тяжело-солидным, что, по мнению тети, составляет главные достоинства мужчины. Старушка начала сдаваться, хотя медленно, а когда родился Андрюша – сделалась почти рабой. У тети Агнесы что-то вроде культа Семена Гаврилыча, и я убеждена, что, не будь это неприличным и диким, она еще при жизни поставила бы ему какую-нибудь кумирню. Бедная тетя перенесла на своего идола все свои неизрасходованные девичьи чувства и приходит в ужас, когда я решаюсь возражать этому совершенству или просто не соглашаться с каждым его словом. Она строго подбирает губы и читает мне нотацию таким тоном, точно я гимназистка пятого класса и хожу в коротких платьях.

– Ведь он – твой муж, – повторяет тетя. – Твои дети будут носить его фамилию… Наконец, если, Боже сохрани, он умрет, ты останешься вдовой.

– Тетя, ведь ты прожила же без мужа?..

– Я – другое дело, – уклончиво отвечает старушка.

Когда мы спорим, тетя Агнеса всегда на стороне мужа, что меня серьезно злит, потому что – к чему такая угодливость? Муж принимает с тетей какой-то иронизирующе-покровительственный тон и позволяет говорить старушке оскорбляющие ее чистоту вещи. Ему нравится ее травить. Вот вам вчерашняя сцена за вечерним чаем. Разбирали мужчин и женщин, говорили абсурды и договорились до того, что муж принялся защищать мормонов. Это при тете-то Агнесе! Она сначала отшучивалась, как умела, ссылаясь на единобрачие некоторых птиц и зверей, а потом начала волноваться.

– Вы это серьезно говорите, Семен Гаврилыч? – спросила она дрогнувшим голосом, опуская глаза.

– Совершенно серьезно, тетя Агнеса… Во-первых, пред нами пример праотцов, о чем вы учили с детства. Так? Затем, человек, конечно, выше ваших глупых птиц и глупых животных. В-третьих, наконец, есть неопровержимое доказательство законности и даже необходимости мормонства: у самой добросовестной женщины может быть самое большее двадцать человек детей, а у мужчины может быть до трех тысяч. Следовательно сама природа назначила мужчину к многоженству…

– А как же дети? – спрашивала тетя упавшим голосом.

– Детей должно воспитывать государство, потому что в них все его будущее. Так и будет, поверьте мне…

Бедная тебя Агнеса даже расплакалась, а я заметила мужу, только одно:

– Эта мысль была бы даже остроумной, если бы она принадлежала вам. К сожалению, я уже где-то читала ее…

Перечитала сейчас свое письмо и удивилась тому противоречию, которое вкралось с него. Как будто конец не подходит к началу… Ведь я начала с того, что я счастлива и что люблю мужа, а в конце вышло как-то так, точно я его не люблю, и как будто мое счастье требует каких-то поправок. Это просто ошибка от неумения писать, и в любимых людях мы часто находим несуществующие недостатки, как приписываем им несуществующие болезни. Такова уж область чувства: трудно сохранить равновесие.

Итак, я люблю мужа и совершенно счастлива. Конечно, он не герой романа, не блестящий выдающимися талантами человек, но зато можно быть уверенным в завтрашнем дне. А это главное, когда все интересы сосредоточены в своем гнезде. Обвиняя мужа, что он дразнит тетю Агнесу, я должна прибавить, что сама люблю его подразнить. Начинаю, например, вслух мечтать о роскоши, завидую купцу Мухоярову, у которого сорок тысяч годового дохода, и т. д.

– Если бы я была во второй раз девушкой… – говорю я.

– Скромное желание… – не дает мне кончить муж.

– …я ни за что не пошла бы замуж. Да… Что хорошего в замужестве? Выбирает жениха совершенно неопытная девушка, которая и людей-то не видала, а жених уже прошел всякий опыт. Вот, например, ты, – отчего ты никогда и ничего не расскажешь о своем прошлом?

– Я? – начинает злиться муж. – Я не понимаю, о чем ты говоришь…

– Перестань, пожалуйста, притворяться… Я знаю, что вы, мужчины, все одинаковы… даже в недостатках и особенно в ошибках молодости. Ну, расскажи что-нибудь!.. Меня интересует, какие женщины тебя любили, как тебя обманывали, как ты с ними расставался… Ах, как я желала бы познакомиться хоть с одной из них, чтобы узнать твой вкус!

– Ну, это уже романтизм…

Когда