Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Marie в восторге от Пугачева, зачитывается его фельетонами и хохочет до слез, когда он рассказывает свои анекдоты, от которых сгорела бы со стыда бумага, если бы их возможно было напечатать. У нас вообще какое-то царство анекдота: с него все начинается и им кончается. Пугачев собственно редкий и дорогой гость, и Marie отчаянно с ним кокетничает, что тот принимает за чистую монету. Я в этом отношении спокоен, потому что моя ящерица застрахована от всяких увлечений. О, если бы она только могла кем-нибудь увлечься и бросить меня… Нет, о таком счастье я не смею мечтать даже во сне, ибо asinus domesticus во всей зоологии один, и другого такого экземпляра не может быть.
– Все мое несчастие, что я родилась слишком рано, – повторяет Marie всем, давая понять, какой крест она несет в своей семье. – Но в жизни нужно быть фаталистом… C’est la fatalite – как говорит belle Helene.
Чтобы быть понятой неблагодарными современниками, Marie печатает сентиментальные стишонки в каких-то декадентских изданиях, учится рисовать и лепить. Впрочем, все это прошло, и теперь она играет на тотализаторе, как кокотка. Анекдот у нас неразрывно связан с спортом – велосипед, скачки, гребные гонки, поло, лаун-теннис и даже фехтование женщин. Все эти удовольствия последнего времени точно специально созданы для Marie, чтобы убивать ее никому ненужное время. Тут все типично и все говорит за себя.
Эту картину семейного счастья остается дополнить только тем, что я начинаю спиваться – не так, как это делают простые мужики, а спиваться по-интеллигентному, как спиваются состоятельные люди. Пить я начал еще в голодное время студенчества, потом следовал перерыв, когда я пил только в компании, а сейчас я напиваюсь уже в одиночку, и это вошло в привычку. Кажется, немного нужно силы воли, чтобы отказать себе в роковой первой рюмке, а между тем нет ничего труднее. С другой стороны, как-то делается легче, даже почти совсем легко. Я как-то подсчитал и выходит, что я пьян почти каждый день, т. е. пьян к вечеру, пьян прилично, так что посторонний глаз даже и не заметит. Что делать, так сложилась жизнь, как говорят все потерянные люди. Я себя не оправдываю и не жалею. Много нас таких, ох, как много… Недавно я рассматривал свою особу в зеркало, чем вообще не занимаюсь: пополнел, даже начинаю брюзгнуть, лицо с краснотой – вы бы не узнали меня. И это человек, который еще так недавно мечтал о чем-то, у которого была потребность в идейном существовании, который хотел вести вас, нет, идти с вами рука об руку куда-то вперед, в мир лучших идей, чувств и понятий! Да, нас много, и представьте, что в этой среде вы встречаете и художника, и артиста, и писателя, и ученого – все они составляют одно собирательное больное, и у всех одна и та же история. Дома меблированный ад, а вне дома – кабак по состоянию. Мы встречаемся именно в этих кабаках, знакомимся по-кабацки, а потом не узнаем друг друга вплоть до новой кабацкой встречи. Ну, я простец, банковская запятая, а те-то отчего пьют? Остаюсь при глубоком убеждении, что дело в женщине, именно в интеллигентной женщине, которая доводит интеллигентного мужчину до позорного конца. Это не обвинение третьего лица, чтобы оправдать себя. Нет и нет… Говорю это с глубоким прискорбием. Эту интеллигентную женщину я могу сравнить… Ах да, я недавно по поручению банка выезжал осматривать три тысячи десятин строевого леса, который был заложен у нас. Представьте, вековые чудные сосны и ели пожирались ничтожной белой бабочкой «монашенкой». Они стояли в своей вековой красе уже приговоренными к смерти, а под корой неустанно точили маленькие червячки, прекращая доступ питательных соков из земли. Мне казалось, что эти сосны мы, то есть я, и что я готов вдобавок ползать у ног своей монашенки… Считаю своим долгом оговориться: я говорю «интеллигентная женщина» не в смысле образования – Боже меня сохрани! – а только в смысле известного круга общества, и это совсем не значит, что я предпочитаю необразованную женщину. Тысячу раз нет… Разве Marie образованная женщина, хотя она кончила институт и слушала какие-то курсы? Я преклоняюсь пред образованием, как единственной силой, которая ведет человечество вперед и делает отдельные единицы счастливыми. Когда-то и я мечтал о науке, о подвиге, о жизни по совести… Ну, об этом не будем говорить.
Закончу свое затянувшееся письмо характерным эпизодом. Представьте себе, что я прибил Marie… Да, прибил, как пьяный мужик, потому что и сам был пьян. Она сказала мне какую-то вызывающую грубость, – сейчас даже не помню что. Я ее ударил, схватил за горло и бросил на пол. Она как-то жалко пискнула, закрыла лицо руками и, как индюшка, приготовилась ко второму удару. Я оттолкнул ее ногой и опомнился.
– Ты не стоишь даже того, чтобы тебя бить, – проговорил я.
Она страшно испугалась, и это, кажется, был единственный случай в нашей совместной жизни, когда она была естественной. Да, она совершенно естественно защищала свое лицо руками, как скупой стал бы защищать естественно свой мешок с золотом, а для нее ее детское лицо – капитал. Когда я проспался на другой день, то пришел в двойной ужас: мне страшно было совестно за свое зверство, а потом я испугался за Marie – ведь она на все способна. Мне даже сделалось ее жаль. Конечно, мы должны разойтись, но куда она пойдет, она, которая не способна ни к какому труду, ни к чему серьезному? Я уже видел ее содержанкой, потом кокоткой… И представьте себе, когда я пришел к ней просить прощения, она даже не была рассерженной, а только спросила уже на ты:
– Скажи откровенно: ты бил когда-нибудь других женщин?
Я понял этот вопрос и, хотя не шевельнул пальцем ни одной женщины, соврал без всякой совести:
– О, я постоянно их бил… Ты меня еще не знаешь!
Эта гнусная история кончилась ничем, и Marie сделалась как-то мягче. Я чувствовал, как она меня наблюдала потихоньку, открывая во мне другого человека.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!