На обратном пути - Эрих Мария Ремарк

Некоторое время мы стояли молча. Дождь все лил и лил. Потом появились пищевозы. Мы сели поесть. А когда рассвело, из соседнего блиндажа вылез фельдюк. Мы думали, его уже давно ветром сдуло. От Зелига за километр разило ромом, он только сейчас собрался в штаб. Увидев его, Козоле взбеленился. К счастью, рядом оказался Вилли. Он бросился к Фердинанду и удержал его. Но чтобы Козоле не вырвался и не придушил фельдфебеля, нам пришлось потрудиться вчетвером. Целый час ему потребовался, чтобы прийти в себя и сообразить, что так он только нарвется на крупные неприятности. Однако на могиле Шрёдера Фердинанд поклялся поквитаться с Зелигом.

* * *

И вот Зелиг за стойкой, Козоле от него в пяти метрах, и оба уже не на фронте. Оркестрион в третий раз наяривает марш из «Веселой вдовы».

– Хозяин, – зовет Тьяден, блестя маленькими глазками, – еще всем шнапса.

– Иду, – отвечает Зелиг и приносит рюмки. – На здоровье, ребята!

Козоле смотрит на него из-под опущенных бровей.

– Мы тебе не ребята, – ворчит он.

Зелиг берет бутылку под мышку.

– Ну, нет так нет, – отвечает он и возвращается к стойке.

Валентин опрокидывает рюмку.

– Пей, Фердинанд, – говорит он, – в этом сермяжная правда.

Вилли заказывает еще. Тьяден уже полупьяный.

– Эй, Зелиг, старая ротная крыса, – орет он, – что, уже не можешь отправить нас на губу? Выпей с нами!

Он с такой силой опускает руку на плечо бывшему командиру, что тот аж икает. Год назад Тьяден за такое отправился бы под трибунал или в психлечебницу.

Козоле переводит взгляд со стойки на свою рюмку и обратно, на стойку и толстого услужливого трактирщика за пивными кранами.

– Это совсем другой человек, Эрнст, – качает он головой, обращаясь ко мне.

Я думаю о том же. Просто не узнаю Зелига. Он для меня так сросся с формой и блокнотом, что я не мог представить его в рубашке, да еще за пивной стойкой. А сейчас он поднимает рюмку, позволяя Тьядену, который раньше был перед ним вошью, тыкать и хлопать себя по плечу. Как изменился мир!

Вилли пихает Козоле в бок:

– Ну?

– Не знаю, Вилли, – смущенно говорит Фердинанд. – Все думаю, начистить ему морду или нет. Мне казалось, будет иначе. Посмотри, как он извивается перед клиентом, жополиз. Как-то уже не хочется.

Тьяден все заказывает и заказывает. Ему доставляет огромное удовольствие видеть, как командир ради него подскакивает.

Зелиг и сам уже немало принял. Его бульдожья морда пылает, отчасти из-за спиртного, отчасти от хозяйской радости.

– Предлагаю мировую, – говорит он. – Угощаю всех ромом.

– Что?! – говорит Козоле и встает.

– Ромом. У меня в шкафу еще пузырек. – И Зелиг с невинным видом отправляется за бутылкой.

Козоле оторопело смотрит ему вслед.

– Он просто забыл, Фердинанд, – высказывает гипотезу Вилли. – Иначе бы не рискнул.

Вернувшись, Зелиг разливает ром. Козоле вскидывается:

– Ты что, уже не помнишь, как со страха лакал ром? Тебе бы сторожем в морг!

Зелиг делает примирительный жест рукой.

– Все давно быльем поросло. Уже почти неправда.

Фердинанд замолкает. Если бы Зелиг ответил грубостью, немедленно началась бы буча. Но такая непривычная уступчивость повергает Козоле в растерянность и нерешительность.

Тьяден тянет носом, мы тоже принюхиваемся. Ром отличный. Но Козоле отпихивает рюмку.

– Не надо меня тут угощать.

– Э-э, – шумит Тьяден, – мог бы мне отдать! – И подбирает пальцами то, что еще можно спасти. Немного.

Пивная постепенно пустеет.

– Закрываемся, – кричит Зелиг, опуская ставни.

Мы встаем.

– Ну что, Фердинанд? – спрашиваю я.

Тот качает головой. У него раздрай. Этот подавала за стойкой – не тот Зелиг.

Трактирщик открывает нам дверь.

– До свидания, господа, приятного вечера.

– Господа, – усмехается Тьяден. – Господа… Раньше он говорил «свиньи»…

Козоле уже почти переступил порог, как вдруг случайно его взгляд падает на ноги Зелига – в хорошо знакомых обмотках. И брюки те же, с лампасами, военного покроя. Сверху он трактирщик, а внизу еще фельдфебель. Это меняет дело.

Фердинанд резко разворачивается. Зелиг пятится назад. Козоле прет на него.

– Эй, ты, – рычит он. – Шрёдер! Шрёдер! Шрёдер! Помнишь, скотина, черт проклятый? Сейчас ты получишь за Шрёдера! Привет тебе из братской могилы.

Он наносит удар. Трактирщик падает, быстро встает, отпрыгивает к стойке и хватает деревянный молоток. Он попадает Козоле по плечу и в лицо. Но внезапно озверевший Фердинанд и не думает уклоняться. Он прикладывает Зелига головой к стойке, так что звенит посуда, и открывает все краны.

– Давай, лакай, козел ромовый! Сейчас ты у меня задохнешься, захлебнешься своим пойлом! – шипит он.

Пиво заливается Зелигу за ворот и через рубашку попадает в штаны, они тут же надуваются воздушным шариком. Бывший фельдюк воет от ярости, потому что сегодня трудно достать такое хорошее пиво. Наконец ему удается вырваться, схватить кружку и нанести Козоле удар снизу, в подбородок. Вилли, стоя у входа, с интересом наблюдает происходящее:

– Неправильно, – комментирует он. – Головой надо бить, а потом сразу подрубать колени.

Мы не вмешиваемся. Это дело Козоле. Даже если его поколотят, никто из нас не имеет права помогать. Мы тут только для того, чтобы дать отпор другим, коли захотят подсобить Зелигу. Но никто и не собирается, потому что Тьяден в двух словах разъяснил ситуацию.

Лицо у Фердинанда здорово кровит, он в конце концов по-настоящему заводится и быстро расправляется с Зелигом. Одним ударом в кадык валит его на пол, ругаясь на чем свет стоит, пару раз припечатывает башкой к полу и на этом успокаивается.

Мы уходим. Лина, желтая, как сыр, стоит над харкающим хозяином.

– Отвезли бы вы его в больницу! – кричит напоследок Вилли. – Это на пару недель. Но бывает и хуже!

На улице Козоле отводит дух и улыбается, как ребенок. Шрёдер отомщен.

– Зд́орово, – говорит он, отирая кровь, и протягивает нам руку. – Ну, а теперь мне к жене, иначе она подумает, что я ввязался в настоящую драку.

Мы расстаемся на Рыночной площади. Юпп и Валентин берут курс на казарму. Их сапоги стучат по залитой лунным светом мостовой.

– А я бы тоже с ними пошел, – вдруг говорит Альберт.

– Понимаю, – кивает Вилли, наверно, вспомнив своего петуха. – Какие-то мелкие здесь людишки, да?

Я киваю.