Римская Галлия - Фюстель де Куланж

остановился особенно на описании частной жизни этого чудовища, «которое позорило, по его словам, священное звание императора»; он заклинал их наконец «отомстить за народ римский, освободив от Нерона мир»[276]. Вслед за тем Виндекс провозгласил императором Сульпиция Гальбу. Жители Центральной Галлии признали нового государя; но население Северной предпочло ему Вителлия и взялось за оружие, чтобы поддержать последнего[277]. Не было речи и здесь о национальной свободе.

Следует ли считать восстанием всей Галлии бунт, поднятый бойем Мариком? Следует ли его рассматривать как усилие народа или друидов вернуть стране независимость? Лучше будет и в данном случае точно держаться смысла рассказа Тацита, единственного известия об этом событии, которое находится в наших руках. «Некий Марик, происходивший из самого низшего класса бойского народа, ложно выставляя себя вдохновленным богами, осмелился сделать вызов римскому оружию. Он объявлял себя освободителем Галлии, он объявлял себя богом»[278]. Из приведенных первых слов историка можно заключить, что Марик воодушевлялся чувством национальной свободы и, по-видимому, предан был также национальной религии. Впрочем, Тацит не упоминает здесь ни разу имени друидов, и дальнейшее его изложение обнаруживает, насколько это движение было ограничено и неглубоко. «Он собрал восемь тысяч сторонников и увлек за собою несколько волостей эдуев; но община последних, всегда отличавшаяся благоразумною сдержанностью, вооружила отборнейшую часть своего юношества и с помощью нескольких Вителлиевых когорт рассеяла эту толпу, объединенную суеверием. Марик был взят; глупая масса считала его неуязвимым, тем не менее он был предан смерти…»[279]

Крупное большинство галльских племен оставалось чуждым всех таких волнений, происходивших внутри страны, и, как кажется, не помышляло об освобождении. Между тем нельзя сказать, чтобы такая покорность поддерживалась силою. У Рима не было специальной армии для обуздания галлов. Несколько легионов защищали границы страны против нападений германцев; но внутри ее не существовало военных гарнизонов. Даже полицейские отряды составлялись из галлов, содержались на счет местных жителей и находились под командою муниципальных властей. Если бы Галлия действительно скорбела об утрате независимости, ей бы легко было подняться всей до того времени, когда римские легионы подоспели бы для подавления восстания. Она оставалась верна Риму, потому, что сама того хотела. Один историк той эпохи говорит о ней: «Целая Галлия, хотя она и не изнежена, хотя не выродилась ее храбрость, добровольно повинуется тысяче двумстам римских воинов»[280].

Восстание Цивилиса, разразившееся среди смут между Вителлием и Веспасианом, отличалось – следует признать это – некоторою серьезностью. Но Цивилис был батав, то есть германец[281]. Германцы же наполняли его войско: оно было составлено из батавов, фризов, канинефатов, хаттов, тонгров, бруктеров, тенктеров, хавков, трибоков[282]. Таким образом, здесь вся передовая линия Германии «шла на разграбление Галлии»[283]. Велледа тоже была германкою, и она предсказывала победу германцам[284]. Они переправились через Рейн, все сожигая и разрушая на пути. Они овладели Кельном (Colonia Agrippinensis), городом, незадолго перед тем основанным римлянами для ограждения Галлии от их набегов и потому особенно возбуждавшим их ненависть[285].

Все это никаким образом не указывает на попытку освободить Галлию; эти германцы не были избавителями их от неволи. Они даже были более опасны самой Галлии, чем империи. Однако Цивилис рассчитывал добиться присоединения галлов к его предприятию. Это был, по суждению Тацита, честолюбец, мечтавший сделаться царем галлов так же, как и германцев[286]. Чтобы привлечь к себе галлов, он при них говорил о независимости, старался прельстить их надеждою на уничтожение налогов и воинской повинности, напоминал им старую свободу и сулил ее возвращение[287].

Галлы не сразу попали в такую грубую ловушку. Их вооруженные отряды прежде всего присоединились к римской армии как вспомогательные войска, и они с большим рвением бились за империю[288]. Но то было время, когда Италия являлась добычею междоусобия; сражение при Кремоне уже произошло, но в Галлии еще ничего не знали об этом, и страна, находясь в неведении о гибели Вителлия, оставалась ему верна[289]. Скоро распространилась, однако, весть, что империя получила нового господина – Веспасиана, который не был знаком Галлии даже по имени; приходилось, стало быть, в третий раз в продолжение одного года возобновлять присягу. Вместе с тем нельзя было не заметить, что Цивилис и германцы одерживали успехи; они уничтожили несколько римских легионов[290]. Наступил момент, когда многочисленные галлы стали склоняться к восстанию, отказались от уплаты римлянам подати к несения военной службы[291] и «взялись за оружие с надеждою освободиться или из жажды повелевать»[292]. Порыв независимого духа и племенной гордости как бы пронесся тогда над Галлией. При известии о пожаре Капитолия поверили, что боги покидают Рим и что власть над миром должна перейти в руки заальпинских народов: таковы были предсказания друидов[293]. Тем не менее из рассказов Тацита собственно не видно, чтобы поднялась вся Галлия; но в римской армии были галльские когорты, которые до тех пор пребывали в верности и покорности, теперь же вдруг возмутились. Три галльских вождя – Юлий Классик, Юлий Сабин и Юлий Тутор – находились на службе империи[294]. Чувствуя себя среди легионов, ослабленных недавними поражениями, они вошли в соглашение с Цивилисом, умертвили своего главного начальника и заставили остатки легионов примкнуть, как они сами, к возмущению. Это был военный бунт, a не народное восстание[295].

Люди эти взывали к свободе; они обещали друг другу восстановить старую независимость и даже основать великую галльскую державу[296]. Они приказывали солдатам, присягавшим обыкновенно императорам, произносить клятву в верности «самостоятельной Галлии»[297]. Однако один из них – Классик – облекся в знаки римского военачальнического достоинства, другой – Сабин – «повелел приветствовать его, как Цезаря»[298]. Эти два факта, засвидетельствованные Тацитом, сильно уменьшают значение клятвы, принесенной в честь галльской державы. Историк не говорит равным образом, чтобы на призыв трех названных вождей откликнулось большинство населения. Автор ясно показывает, что в продолжение нескольких недель в Галлии не было ни одного римского солдата; стало быть, страна могла возвратить себе независимость, если бы того хотела; она была госпожою своих судеб; но он нигде не сообщает, чтобы в ней поднялось восстание. Тацит изображает настроение Галлии колеблющимся; можно догадываться, что целая партия была там склонна к возмущению и что кое-кто поодиночке взялся за оружие; но из 80 общин он называет только две – лингонов и тревиров, которые решились восстать.

Это движение было первоначально подавлено не римским войском, a самими галлами. Секваны, оставшиеся