Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода - Иосиф Кантор

Отец Изис и слышать не хотел о том, чтобы его дочь стала женой какого-то еврея. «Не со всяким из наместников фараона согласился бы я породниться, – говорил он, – и не любому из советников владыки нашего отдал бы я свою дочь! Зачем мне зять-еврей, да еще и начальствующий над тысячей воинов, пусть даже и отборных? Не бывать этому!»

Изис, влюбленная в Савея не меньше, чем он в нее, умела добиваться своего и хорошо понимала, что ни мольбы, ни просьбы, ни уговоры не смягчат сердца ее отца. Он был военачальником фараона из числа самых высокопоставленных, признавал только силу и мог уступить лишь тогда, когда больше никак нельзя было поступить. Поэтому Изис пришла к отцу с острым нубийским кинжалом в руках, с таким, что острее острого и, наткнувшись на препятствие, гнется, но не ломается, приставила острие его под левую грудь свою и сказала: «Выбирай, что тебе лучше – отдать меня за того, кто мне приятен, или отдать меня Анубису». Какой отец согласится по доброй воле лишиться дочери? Поняв, что Изис не шутит, отец согласился отдать ее Савею и тут же поклялся в этом всеми клятвами, которые потребовала от него дочь. Правда, положенного пиршества устраивать не стал, просто отправил Изис со всем ее имуществом в дом к Савею, и все.

«Подожди! – смеялась Изис, гладя Савея по щеке. – Как только я рожу отцу внука или внучку, он сразу же забудет о своей неприязни к тебе и позовет тебя на пир, где посадит по правую руку от себя и будет угощать самыми вкусными яствами и будет собственноручно наполнять твою чашу!»

Увы, детей у них не было, несмотря на то, что любили они друг друга горячо, а совокуплялись столь страстно, что земля дрожала. Изис, казавшаяся с виду воплощением неприступной невинности, обнаружила столь великую искусность в делах любовных, что Савей только диву давался. Наслаждение, которое дарила ему Изис, было столь велико, что все другие женщины не могли сравниваться с нею. Изис не только многим дарила, но и многого требовала, причем, получая желаемое, не переставала восхищаться Савеем и превозносить его до небес. Очень скоро Савей усвоил три вещи: первое – нет на свете лучшей женщины, чем его жена; второе – что нет на свете лучшего мужчины, чем он, и третье – так хорошо, как друг с другом, им ни с кем не будет. На людях Савей был крепок, словно камень, дома же он превращался в мягкую глину, из которой красивые пальцы Изис лепили все, что ей вздумается.

Вскоре после того, как отец Изис умер, она приняла веру Савея и объявила об этом во всеуслышание. Братья тут же отреклись от нее, прислав письмо, начинавшееся со слов: «Лучше бы уж тебя забрал Анубис…» Другая бы рыдала и печалилась, получив такое от родных братьев, а Изис прочитала письмо Савею, затем бросила свиток папируса в огонь и поманила мужа к себе. Папирус горел, а они занимались любовью, и им было хорошо друг с другом. Не произнеся ни одного слова, Изис дала понять Савею, что до братьев ей нет никакого дела, потому что у нее есть любимый муж и никто больше ей не нужен. Она многое умела объяснить без слов – взглядом, улыбкой, жестом или как-то еще. Савей научился определять настроение жены по самым неуловимым признакам. По тому, насколько Изис выпячивала нижнюю губу или по излому ее брови, он мог судить о том, что она думает.

Когда пришло время уходить из Египта, Изис пыталась улыбаться, но уголки ее губ то и дело загибались вниз, превращая улыбку в гримасу гнева.

– Народ наш уходит, и мы не можем остаться, – сказал жене Савей.

Изис покачала головой, но покачала странно – вроде бы кивнула, соглашаясь, и в то же время вроде бы выразила несогласие.

– Ты не хочешь уходить? – спросил Савей.

– Народ наш уходит, и мы не можем остаться, – повторила за ним Изис. – Обидно только, что это случилось именно сейчас, когда мне почти удалось помириться с братьями. Первым делом после примирения я собиралась попросить их замолвить за тебя слово перед начальником над всем фараоновым войском…

– Это уже ни к чему! – оборвал жену Савей, хотя ему и не хотелось быть грубым с ней. – Мы уходим!

– Мы уходим! – повторила Изис и заплакала, спрятав лицо в ладонях.

Савей попытался ее утешать, но она затряслась, словно в припадке падучей болезни, и он понял, что лучше бы ему оставить жену в покое.

С того дня Изис стала неласкова с мужем. На людях держалась, как подобает, но наедине дичилась – не отвечала на вопросы, старалась увернуться от объятий, а если и допускала до себя, то так, словно подавала милостыню назойливому попрошайке – сама на ласки не отвечала, просто лежала под мужем, подчиняясь его воле. А после смотрела с такой тоской, что хотелось достать кинжал и вонзить его себе прямо в сердце.

– В Земле Обетованной нас ждет счастливая жизнь! – говорил Савей. – Там нам будет лучше!

Он верил в то, что говорил, или почти верил, но с каждым днем вера его ослабевала, а недовольство Изис усиливалось. Она ни единым словом не упрекнула мужа, она не жаловалась на те неудобства, что доставляла ей кочевая жизнь, она не плакала больше, но она постоянно давала понять мужу, как ей плохо, давала понять, что хотела бы остаться в Египте, давала понять, что не верит в счастливую жизнь в земле Ханаанской. Савею начало казаться, что его жену подменили, настолько новая Изис отличалась от прежней. С одной стороны – та же самая женщина, вплоть до шрама над левой бровью (рана, полученная во время игры в детстве) и родинкой под левой грудью. С другой – суровая и неприступная особа, с колючим, полным ярости взглядом.

Когда войско фараона погибло в морских водах, Ирис немного смягчилась и сказала Савею:

– Во время засухи еда дорожает. Разве не так?

– Так, – ответил Савей, не понимая, к чему клонит жена, но радуясь тому, что она заговорила с ним первая и смотрит не столь уж сурово, можно даже сказать – смотрит приязненно.

– Золото ценится благодаря тому, что его мало, а песок ничего не стоит, потому что его много, – продолжила Изис и, видя, что муж по-прежнему не понимает смысла ее речей, сказала прямо: – Сейчас, когда большая часть войска погибла, каждый воин в цене, каждый военачальник может рассчитывать на многое. Уцелел ли фараон Мернептах, не столь уж и важно, потому что если не будет его, то будет другой фараон. Египет не может остаться без владыки. И любой фараон, старый или новый, с радостью примет тебя и возвысит, как подобает возвышать тех, кто становится опорой правления в трудное время!

– Как ты можешь говорить мне такое?! – ужаснулся Савей. – После того, что случилось, как ты можешь склонять меня к измене моему Богу и моему народу?! Было время, когда я служил фараону, но это время уже прошло. Теперь я служу моему народу…

– Ты служишь ловкому пройдохе Моисею! – огрызнулась Изис, снова чернея лицом. – Поучился бы у него умению использовать все, что происходит, ради своего блага! Сейчас такой благоприятный момент для возвращения на службу к фараону, а ты не спешишь им воспользоваться! Известно ли тебе, муж мой, что говорят жрецы Исиды? Они говорят, что счастливый случай, хотя бы раз в жизни, улыбается каждому, только не каждый способен им воспользоваться! Не будь ослом, который покорно несет все, что на него навьючил хозяин, Савей! Образумься! Опомнись! Здесь, в пустыне, среди соплеменников, ты всего лишь один из многих, а фараон возвысит тебя неимоверно, поскольку мало у него осталось тех, кто способен начальствовать над воинами!