120 дней Содома - Маркиз Де Сад

Сторож снова принялся настаивать на своем; он вкладывал вэто столько огня, что прекрасно доказывало, до какой степени он хотелпреуспеть. Наконец, видя, что ему это не удается, он почти в ярости бросился намою сестру. «Ну-ка, маленькая проститутка – сказал он ей. – Удовлетвори-каменя еще хотя бы раз, прежде чем я оставлю тебя». И, расстегнув штаны, он селверхом на нее; она совершенно не сопротивлялась этому, убежденная в том, что,позволив ему удовлетворить свою страсть, скорее отделается от него. Развратник,зажав ее под собой между колен, стал раскачивать орудие, твердое и достаточнобольшое, всего в четырех дюймах от лица моей сестры. «Прекрасное лицо, –вскричал он, – прехорошенькое личико проститутки! Как я сейчас залью егоспермой! О, черт подери!»

И в этот момент шлюзы открылись, сперма брызнула, и все лицомоей сестры, и особенно нос и рот, оказались покрытыми доказательствомраспутства нашего персонажа, страсть которого, возможно, не была удовлетворенастоль дешево, если бы не удался его план. Успокоившись, монах думал теперьтолько о том, как уйти. Бросив нам экю на стол и снова засветив фонарь, онсказал: «Вы – две маленькие дурочки, две маленькие негодяйки, вы теряете своюудачу. Пусть небо накажет вас за это, бросив в нищету, и пусть я буду иметьудовольствие увидеть вас в качестве моего отмщения, – вот мои последниепожелания». Моя сестра, утираясь, безмолвствовала; наша дверь закрылась, чтобыоткрыться нем, по крайней мере, мы провели остаток ночи спокойно. «То, что тывидела, – сказала мне сестра, – одна из его излюбленных страстей. Онбезумно любит кончать на лицо девочек. Но если бы ограничивался только этим…нет же, этот развратник имеет и другие прихоти – такие опасные, что я оченьбоюсь…» Сестра, которую сморил сон, заснула, не закончив этой фразы, аследующий день принес другие приключения, и мы уже больше не вспоминали обылом. Мы встали рано утром и, принарядившись как можно лучше, отправились кгоспоже Герэн. Эта героиня жила на улице Соли в очень чистой квартире на второмэтаже, которую да снимала вместе с шестью взрослыми девушками от шестнадцати додвадцати двух лет, очень свежими и хорошенькими. Но позвольте мне, пожалуйста,господа, описать вам их по мере надобности. Госпожа Герэн, восхищенная планом,который привел к ней мою сестру, приняла нас и устроила обеих с превеликимудовольствием. «Хотя девочка, как вы видите, еще молода, – сказала сестра,указывая на меня, – она вам хорошо послужит, я за нее ручаюсь. Она нежная,обходительная, у нее очень хороший характер и в душе она законченнаяпроститутка. Среди ваших знакомых много развратников, которые хотят детей; воткак раз такая, какая вам нужна… используйте ее ».

Госпожа Герэн, обернувшись ко мне, спросила, решилась ли я?«Да, мадам, я готова на все, – ответила я ей с несколько нахальным видом,который доставил ей удовольствие, – на все, чтобы заработать денег». Наспредставили нашим новым товаркам, среди которых моя сестра была уже достаточноизвестна и которые, питая к ней дружеские чувства, пообещали позаботиться обомне. Мы пообедали все вместе; одним словом, таково было, господа, мое вмещениев бордель.

Я должна была оставаться там слишком долго, не находяприменения. В тот же самый вечер к нам пришел один старый негоциант, закутанныйв плащ с ног до головы, с которым госпожа Герэн и свела меня для почина. «Вот,очень кстати, – сказала она старому развратнику, представляя меня. –Вы же любите, чтобы на теле не было волос, господин Дюкло: гарантирую вам, чтоу ней их нет». – «Действительно, – сказал этот старый чудак, глядя наменя в лорнет, – она и впрямь совсем ребенок. Сколько вам лет, крошка?» –«Девять, сударь». – «Девять лет… Отлично, отлично, мадам Герэн, вы жезнаете, как мне нравятся такие. И еще моложе, если у вас есть: я бы брал их,черт подери, прямо при отлучении от кормилицы». Госпожа Герэн, смеясь над этимисловами, удалилась, а нас закрыли вместе. Старый развратник, подойдя ко мне,два или три раза поцеловал меня в губы. Направляя своей рукой мою руку, онзаставил вынуть из своих брюк орудие, которое едва-едва держалось, и,по-прежнему, действуя без лишних слов, снял с меня юбчонки, задрал рубашку нагрудь и, устроившись верхом на моих ляжках, которые он развел как можно шире,одной рукой открывал мою маленькую щель, а другой тем временем изо всех сил терсебе член. «Прекрасная маленькая пташка, – говорил он, двигаясь и вздыхаяот удовольствия, как бы я приучил ее, если бы еще мог! Но я больше не могу; янапрасно старался, за четыре года этот славный парень больше не твердеет.Откройся, откройся, моя крошка, раздвинь хорошенько ножки». Через четвертьчаса, наконец, я увидела, что мой клиент вздохнул. Несколько «черт подери!»прибавили ему энергии, и почувствовала, как все края моей щели залила теплая,пенящаяся сперма, которую распутник, будучи не в силах вогнать внутрь, пытался,по меньшей мере, заставить проникнуть с помощью пальцев. Не успел он этосделать, как молниеносно ушел; я еще была занята тем, что вытирала себя, а мойгалантный кавалер уже открывал дверь на улицу. Таковы, господа, истоки появленияимени Дюкло: в этом доме существовал обычай: каждая девочка принимала имяпервого, с кем она имела дело, и я подчинилась традиции».

«Минуточку, – сказал Герцог. – Я не хотел васпрерывать, до тех пор, пока вы сами не сделаете паузу. Объясните мне две вещипервое – получили ли вы известия от своей матери и вообще узнали ли вы, что сней стало; и второе – существовали ли причины неприязни, которую вы с сестройпитали к ней? Это важно для истории человеческого сердца, а именно над этим мыработаем. – «Сударь, – ответила Дюкло, – ни сестра, ни я большене имели ни малейших известий от этой женщины». – «Ну что ж, – сказалГерцог, в таком случае, все ясно, не так ли, Дюрсе?» – «Бесспорно, –ответил финансист. – В этом не стоит сомневаться ни минуты; вы были оченьсчастливы от того, что вам не пришлой идти на панель, поскольку оттуда выникогда бы не вернулись». – «Неслыханно, как распространяется этамания, – сказал Кюрваль.» – «Клянусь, это потому, что она оченьприятна, – сказал Епископ.» – «А во-вторых? – спросил Герцог,обращаясь к рассказчице.» – «А во-вторых, сударь, честное слово, мне было быочень тяжело рассказывать вам о причинах нашей неприязни; она была так сильна внаших сердцах, что мы признались друг другу, что чувствовали себя способнымиотравить мать, если бы нам не удалось отделаться от нее иным способом. Нашеотвращение достигло предела, а поскольку оно не имело никакого выхода, то,вероятнее всего, это чувство в нас было делом рук природы». – «Да и кто вэтом сомневается? – сказал Герцог. – Каждый день случается так, чтоона внушает нам самую сильную наклонность к тому, что люди называютпреступлением; вы отравили быее уже двадцать раз, если бы действие в вас небыло результатом наклонности, которая толкнула бы вас на преступление, наклонности,которую она замечала в вас, подозревая о такой сильной неприязни. Было быбезумием представлять себе, что мы ничем не обязаны своей матери. Но на чем жетогда должно основываться признание? На том, что мать испытала оргазм, когда наней сидели верхом? Ну, конечно! Что касается меня, то я вижу лишь в этомпричины ненависти и отвращения. Разве мать дает нам счастье, производя нас насвет?.. Куда там! Она бросает нас в мир, наполненный подводными камнями, и мыдолжны выбираться из этого, как сможем. Я помню, что со мной бывало раньше,когда я испытывал к моей матери приблизительно те же чувства, что Дюклоиспытывала к своей: я чувствовал омерзение. Как только я смог, я отправил ее вмир иной и никогда в жизни больше не испытывал столь сладострастного чувства,чем в тот момент, когда она закрыла глаза, чтобы больше их не открывать». Вэтот миг в одном катрене послышались ужасные рыдания; это был катрен Герцога.Все обернулись и увидели юную Софи, утопающую в слезах. Поскольку она быланаделена иным сердцем, чем злодей, их разговор вызвал у нее в душе дорогоевоспоминание о той, которая га ей жизнь и погибла, защищая ее в моментпохищения. «Ах, черт подери, – сказал Герцог, – вот это великолепно.Вы оплакиваете вашу матушку, моя маленькая соплюшка, не так ли? Подойдите,подойдите-ка, я вас утешу». И развратник, разгоряченный и предварительнымиобстоятельствами, и разговорами, и тем, они делали, обнажил умопомрачительныйчлен, который, судя всему, жаждал разрядки. Тем временем Мари подвела девочку.Слезы обильно текли у нее из глаз; ее смешной наряд послушников который онабыла одета в тот день, казалось, придавал еще больше обаяния горю, котороекрасило ее. Невозможно было быть еще более красивой. «О, несчастныйБоже, – сказал Герцог, вскакивая, точно бешеный. – Какой лакомыйкусочек я положу себе на зуб! Я хочу сделать то, о чем только что рассказалаДюкло: я хочу вымазать ей промежность спермой… Пусть ее разденут». Все молчаждали исхода этой стычки. «О, сударь, сударь, – вскричала Софи, бросаясь вноги Герцогу, – проявите хотя бы уважение к моему горю! Я оплакиваю участьматери, которая была очень дорога мне, которая умерла, защищая меня, и которуюя никогда больше не увижу. Проявите жалость к моим слезам и дайте мне отдохнутьхотя бы сегодня вечером.» – «Ах, твою мать, – сказал Герцог, держа свойчлен, который угрожал небу. – Я никогда не подумал бы, что эта сцена можетбыть такой сладострастной. Разденьте же, разденьте! – в ярости говорил онМари, – она должна быть голой».