Человек, который съел машину. Книга о том, как стать писателем - Наталия Голдберг

Змеиный танец складывался деталь за деталью с величайшей концентрацией; иначе и быть не могло: ведь в зубах у хопи были змеи. Нам, наблюдателям, это казалось завораживающим и непостижимым, потому что было новым и чуждым. Но в то же время это было обычным действом, повторявшимся сотни лет. Чтобы написать о нем, мы должны добраться до самой сердцевины этого явления, постичь его настолько, чтобы обычное и необычное вспыхнули перед нашими взором одновременно. Мы должны проникнуть в то, что находится перед нами, так глубоко, чтобы увидеть его взаимосвязь со всем сущим. Тогда мелкая деталь сама собой пропитается космосом – и окажется, что они взаимозаменяемы.

Один мой друг недавно попал в аварию на мотоцикле. Ранним утром после бессонной ночи он отправился в долгое путешествие в Массачусетс. На скорости сто тридцать километров в час он уснул за рулем и врезался в машину. К счастью, он не получил ни царапины, но его мотоцикл оказался разбитым вдребезги.

Я была в шоке, когда узнала об этом. Если бы он погиб, гармония моей жизни была бы нарушена. Все мы связаны друг с другом и создаем вселенные друг друга. Когда кто-то умирает раньше времени, это сказывается на каждом из нас. Мы живем не ради себя; мы связаны между собой. Мы живем ради Земли, ради штата Техас, ради курицы, которую ели вчера вечером, ради своей матери, ради дороги, потолка, деревьев. Мы обязаны относиться к себе внимательно и доброжелательно; тогда мы будем так же относиться и к миру.

К писательству нужно подходить в том же ключе. Тогда подробности перестанут быть для нас отдельными материальными объектами, которые существуют сами по себе, и станут отражением всего, что есть вокруг. Роси Катагири сказал: «В каждой чашке чая огромная глубина». Когда мы пишем о чашке, о холмах, о небе или о заколке для волос, мы обязаны проявить к ним максимум внимания и проникнуть в самую их сердцевину. И тогда прыжки, о которых говорит поэзия, происходят совершенно естественно, потому что мы осознаем взаимосвязь всех вещей. Мы можем писать и прозу, не беспокоясь о переходах от абзаца к абзацу, о которых нам так много говорили в старших классах. Это будет происходить так же естественно, потому что мы будем в плотном контакте с грандиозностью момента.

Встретьтесь с добрым другом и поделитесь с ним историями. Расскажите о том, как вам гадали по руке в Альбукерке, как вы вместе с подругой по имени Сассафрас медитировали в курятнике в Арройо Секо, о том, как ваша мать каждое утро ест на завтрак тосты с творогом.

Рассказывая что-либо друзьям, вы хотите, чтобы они слушали вас, а потому добавляете в свои истории красок. Вы можете что-то преувеличить и даже немножко приврать. И вашим друзьям совершенно неважно, было ли тогда, десять лет назад, все именно так; ваш рассказ происходит сейчас – и они поглощены им. Однажды мой друг-писатель попросил меня за обедом: «Расскажи мне самый лучший слух, который слышала за последний месяц. А если не вспомнишь ничего подходящего – просто придумай». Грейс Пейли, автор коротких рассказов из Нью-Йорка, как-то сказала: «Писатель должен ловить слухи и передавать их дальше. Именно так все рассказчики узнают о жизни».

Разговаривать – это здорово. Не стесняйтесь этого. Разговор – это учебная площадка писателя. Разговаривая, мы учимся общаться – узнаем, что вызывает у людей интерес, а что – скуку. Я смеюсь вместе со своими друзьями и говорю им: «Мы вовсе не распоследние сплетники – мы просто пытаемся понять жизнь». И это правда. Мы должны учиться разговаривать – без осуждения, алчности и зависти, но с сочувствием, искренним интересом и удивлением.

Помню, как мы с подругой после концерта забрались в «Нью Френч Бар» в центре Миннеаполиса, и я рассказывала ей, как стала буддисткой. Она слушала настолько внимательно, что история, которую я рассказывала множество раз, засверкала новыми гранями. Я помню, как отражался свет от бокалов с вином, каким был на вкус мой шоколадный мусс… И тогда я поняла, что должна записать эту историю – это был замечательный материал.

Через беседу писатели помогают друг другу нащупывать новые направления. «Слушай, это же здорово! Ты написал об этом?» «Смотри, какая замечательная строчка: "Я прожил здесь шесть лет и не помню ничего, совсем ничего". Запиши ее и начни с нее стихотворение». Однажды я вернулась домой из Бостона и мимоходом сказала подруге: «О, он сходит по ней с ума». Подруга в тот момент писала мистический роман и была совершенно погружена в эту работу. «Почему ты решила, что он сходит с ума? – спросила она меня. – В чем именно это проявляется?» Я расхохоталась. Ни в коем случае не произносите общие фразы в присутствии писателя – он тут же попросит вас не только «рассказать», но и «показать» все в подробностях.

Другая подруга рассказывала мне о своем отце, который внезапно ушел из семьи, когда ей было двенадцать, а потом якобы стал новообращенным христианином и присвоил церковные деньги в трех штатах. Это была ее личная трагедия. Я сказала ей, что это великолепная история. У нее посветлело лицо: она поняла, что может превратить свою жизнь, свою трагедию в нечто иное – в материал для текста.

Разговоры служат своего рода разминкой перед основной игрой – теми часами, которые вы проводите наедине с ручкой и бумагой. Составьте список всех историй, которые вы не раз пересказывали людям. Вам еще много о чем предстоит написать.

Один мой ученик пожаловался: «Я так много читаю Хемингуэя, что, боюсь, начинаю быть на него похожим. Я просто подражаю ему, у меня нет собственного голоса». На самом деле это не так уж и плохо. Гораздо лучше быть похожим на Хемингуэя, чем на тетушку Бетюн, которая считает, что лучшие в мире стихи печатаются на поздравительных открытках.

Мы все боимся, что копируем кого-то, что у нас нет собственного стиля. Не переживайте. Писательство – это коллективная деятельность. Вопреки расхожему мнению, писатель – это не одинокий Прометей на горе, охваченной огнем. Считать себя единственным носителем совершенно оригинальных мыслей – крайняя самонадеянность. На самом деле мы стоим на плечах всех писателей, творивших до нас. Мы живем в настоящем, со всей историей, идеями и газированными напитками своего времени. И все это смешивается в коктейле наших текстов.

Писатели – замечательные любовники. Они влюбляются в других писателей. Именно так они учатся писать. Они берут писателя, прочитывают все, что тот написал, потом перечитывают – снова и снова, пока не поймут все его (или ее) движения, паузы и взгляды. Это и значит быть любовником: выйти за пределы себя, почувствовать себя в чьей-то шкуре. Ваша способность любить чужие произведения – знак того, что в вас проснулись эти способности. Нет, вы не превращаетесь в чью-то копию – вы просто сами становитесь больше. Те части чужих текстов, которые близки и понятны вам, станут частью вас, и вы будете использовать какие-то приемы оттуда в своем творчестве. Причем это не будет искусственным процессом. Хорошие любовники понимают, что они – это то, что они любят. Именно это произошло с Алленом Гинзбергом, когда он захотел писать так, чтобы Джек Керуак понял его: «…влюбившись в Керуака, он обнаружил, что стал Керуаком: любовь знает, что это такое»{9}. Когда вы читаете «Зеленые холмы Африки», вы – Эрнест Хемингуэй, а потом вы – Джейн Остин, разглядывающая женщин времен Регентства, Гертруда Стайн, творящая в своем стиле словесного кубизма, Ларри Макмертри, шагающий в бильярдную по улицам пыльного техасского городка…