Чао, Вьетнам - Эльдар Саттаров

Пользуясь милостивым дозволением сэра Грейси вершить линчевание и самосуд, французы в ту ночь попытались уничтожить всех до единого нарушителей комендантского часа из местных. Под утро, под защитой все тех же непальских гурков, французские солдаты уже завладели центральными участками полиции, казначейством, ратушей, главпочтамтом и, кто бы сомневался, конечно же, желтым зданием на Катина.

Весь следующий день мы с Софи, тщательно забаррикадировав входные двери, отпаивали и выхаживали бедного дядю Нама, потому что у него закончился опиум, а Опиумная мануфактура была закрыта, как и большинство курилен. Доктор с обезболивающими и витаминами прийти отказался, несмотря на обещанное ему тройное, а затем и десятикратное вознаграждение. «Да хоть стократное», – сказал он и бросил трубку. Так что на следующую ночь мы бодрствовали уже втроем. С наступлением темноты возобновилась отчаянная стрельба – основные части Вьетминя вышли из лесов, чтобы дать свой ответ. По всему городу выросли баррикады из поваленных деревьев, угнанных, перевернутых, а иногда и подожженных автомобилей. Взлетел на воздух полицейский участок в порту, еще через полчаса там же занялись веселым пламенем нефтехранилища. Центральную часть Сайгона освещало жутковатое зарево, его отблески так и плясали в наших окнах, скакали по стенам, как солнечные зайчики.

Утром дяде, слушавшему радио, чтобы хоть как-то отвлечься отломок, удалось настроиться на волну франкофонной радиостанции, передававшей последние сводки с места событий. Оказывается, спустившись за ночь по реке на своих канонерках и сампанах, банды пиратов из «Комитета налетчиков» заняли целых шесть районов вокруг порта в южной части города. Каодаисты тем временем оккупировали и удерживали Тайниньское шоссе и подступы к аэродрому Таншоннят. Северная часть города перешла под совместное управление пиратов и Вьетминя. В восточной части города «Молодая гвардия», отбив атаки французов, длившиеся всю ночь, смогла под утро воссоединиться с основными партизанскими частями. Уже в четыре часа дня мы могли слышать разухабистые пьяные песни пиратов в нашем районе. Приплыв по каналам, они буквально ворвались в центр города, взяли под плотный обстрел рю де Верден, бульвар Боннар, проспект Катина и заняли весь участок от бульвара де ла Сомм до Центрального рынка. Ближе к вечеру они заложили динамитом и взорвали местную водопроводную станцию и электростанцию. Мы остались без воды и света, но нас с Софи это почему-то только радовало.

23

Дядя Нам считал, что нам надо было уйти из города на несколько дней раньше, и тогда мы смогли бы прорваться к маминому родовому поместью, где было намного безопаснее. Но теперь, по словам дяди Нама, пытаться выбраться из сайгонского котла живыми было практически невозможно. Для этого пришлось бы пробиваться на дядиной пежо с полупустым бензобаком, ведь поместье находилось в двухстах километрах к югу от Сайгона, и этот вариант отпадал, как практически невыполнимый. Сегодня утром, например, та же радиостанция передавала, что по пути в аэропорт, на контролируемом каодаистами шоссе, был убит полковник ОСС-ЦРУ, принимавший участие в репатриации американских военнопленных. Чуть позже японские наемники арестовали в ничейной зоне советского чекиста, об этом тоже передавали по радио. Он разделил судьбу местных революционеров, навеки сгинув в желтом здании с наглухо закрытыми ставнями на Катина.

Прислугу в те дни словно ветром сдуло, и мы с Софи начали помогать дяде Наму потихоньку готовить рис, жарить рыбу кахо, мыть посуду, стирать и убирать дом. Слава богу, в отношении риса дядя Нам оказался куда более запасливым, чем в отношении опиума: его кладовая была заставлена плотно набитыми мешками. Полагаю, что менее предусмотрительным соседям из французов приходилось похуже – из наших окон хорошо было видно, как сначала загорелись рисовые склады Центрального рынка, подожженные пиратами, потом заполыхали пакгаузы в порту, те самые, в которые стекался рис со всей провинции. Французы очень рассчитывали на экстренную поставку провианта из региона Митхо, считавшегося лояльным, но экипажи обоих сухогрузов самовольно затопили их на подходе к Сайгону.

Так было уничтожено еще около шестисот тонн риса, предназначавшихся для новых колонизаторов. Изголодавшиеся французы под громкое урчание своих желудков решили перейти в контрнаступление на «красный пояс» сайгонских пригородов, но, столкнувшись с ожесточенным сопротивлением местной народной милиции, были вынуждены отступить. Костяк милиции состоял из работников трамвайных депо, самовооружившихся, организованных и идейно направляемых троцкистскими активистами. На их стороне было замечено также большое количество японских дезертиров, в связи с чем полковник Грейси отдал особое распоряжение: японцев живыми в плен не брать. Более того, он приказал освобождать японских военнопленных, согласных сражаться на стороне англичан. Почти все японцы, поставленные перед выбором плена или смерти в бою, выбирали смерть.

Сэр Грейси решил, что прорвать блокаду можно было при поддержке с воздуха, но к его досаде лорд Маунтбаттен Бирманский категорически отказывался согласовывать использование военной авиации против гражданского населения. Тогда англо-французские силы выбросили белый флаг и срочно запросили Вьетминь о перемирии. За стол переговоров сели Грейси и Седиль с одной стороны, доктор Фам, товарищ Чанг и товарищ Вьет из ханойского ЦК с другой. Грейси и Седиль просили у коммунистов риса и освобождения заложников, но товарищ Вьет требовал от союзников национального суверенитета для единого Индокитая и признания контроля Вьетминя над ним. В конце концов Грейси и Седиль переглянулись, дружно втянули животы, затянули пояса еще на одну дырочку и энергично покачали головами, отрицая саму возможность немедленной деколонизации. Товарищ Вьет хлопнул дверью, доктор Фам и товарищ Чанг, неловко помявшись, побежали за ним вдогонку. Сделка не состоялась.

Меньше чем через неделю в одном из районов сайгонского «красного пояса» патруль из английского офицера, трех индусов и гурков попал в засаду и был безжалостно перебит. Хрупкое перемирие разлетелось вдребезги, и англичане, как по сигналу, бросили своих верных гурков и печальных японцев под партизанские пули во всех направлениях, пытаясь прорвать плотное удушающее кольцо блокады хотя бы на одном из них. Завязались упорные бои, и наши ночи снова окрасились вспышками гранатных взрывов, канонадой минометов и стрекотом автоматных очередей. Партизаны перевели все свои силы в контратаку. Несмотря на выкашивавший их ряды огонь, они все равно перебирались на утлых джонках через реку Сайгон, и те из них, кто избежал смерти от пуль, прорывались к Центральному рынку, чтобы убить или вывести из строя хотя бы одного врага. Здесь, на улицах нашего района и чуть поодаль, у стен рынка, завязывались жестокие рукопашные драки с гурками на ножах, то и дело прерываемые выстрелами постоянно прибывавших французских подкреплений. Лавки и продовольственные склады в районе рынка вновь охватывали языки пламени поджогов, и вновь пожарники тушили их под перекрестным огнем.

Дядя Нам уже совсем выздоровел и тоже постоянно подбегал к окнам, чтобы отогнать нас и поглазеть на происходящее.

24

В последующие дни атаки Вьетминя росли в геометрической прогрессии, впрочем так же, как и его потери. Волны слепого и отчаянного героизма повстанцев разбивались о рифы отпора карателей, отлично вооруженных и подготовленных. Трижды коммунисты кидались на занятый вражескими спитфайрами аэродром, на радиостанцию, портовые доки, электростанцию, точки системы водоснабжения и трижды покрывали подступы к вражеским редутам своими телами. Первыми под пули зачастую шли японцы, освобожденные с одной и дезертировавшие с другой стороны. Осознавая, что интервентов не победить голыми руками и энтузиазмом, командиры Вьетминя наконец отдали приказ отступить и сосредоточиться на блокаде города. Тогда Грейси возобновил попытки прорвать окружение. На сайгонских окраинах, на самых подступах к «красному поясу» индусы и гурки по приказу английских офицеров дотла сожгли несколько трущобных районов из соломенных хижин и глиняного самостроя, в которых, они считали, могли укрываться коммунисты. Уцелевшие семьи, бежавшие из охваченных огнем гетто, побросав свои убогие жилища и нехитрый скарб, были интернированы под дулами винтовок для последующей отправки на каторжные работы в дальние лагеря.