Последний Катон - Матильда Асенси

Мы уселись вокруг стола, хотя теперь архиепископ-секретарь уступил место во главе собрания кардиналу Колли. Передо мной сидели Глаузер-Рёйст и профессор Босвелл, а рядом со мной — всегда такой приятный монсеньор Турнье. Хотя я умирала от нетерпения, чтобы узнать, что происходит, я решила, что должна изображать безразличие. В конце концов, если я здесь, то это потому, что я им снова нужна, и они слишком много причинили мне боли за последнюю неделю, чтобы унижаться и просить объяснений. Кстати, говоря об объяснениях, в моем ордене знают, где я в данное время нахожусь (или летаю)?.. Я вспомнила, что мои ирландские сестры не приехали в аэропорт меня встречать, значит, они должны об этом знать, поэтому я перестала переживать по этому поводу.

Первым взял слово капитан.

— Видите ли, доктор, — заговорил он германским баритоном, — события приобрели неожиданный поворот.

И говоря это, он наклонился вниз, поднял с пола свой кожаный кейс, не торопясь открыл его и вытащил оттуда обмотанный белым полотном сверток размером с праздничный торт. Если я ждала каких-то объяснений или другого подобия примирения, я должна была уже чувствовать себя полностью удовлетворенной. Все присутствующие смотрели на сверток так, будто там было самое замечательное сокровище мира, и провожали его глазами, пока он мягко скользил по столу, подталкиваемый рукой капитана. Теперь он оказался напротив меня, и я не очень знала, что с ним делать. Похоже, кроме меня, никто не дышал.

— Можете открыть, — голосом соблазнителя произнес Глаузер-Рёйст.

В моей голове в эту минуту пронеслась на сумасшедшей скорости тысяча не очень связных мыслей, но если я хоть в чем-то была уверена, так это в том, что если я открою сверток, то снова стану простым инструментом, которым пользуются, а потом швыряют на помойку. Они заставили меня вернуться в Рим, потому что я была им нужна, но я уже не хотела им помогать.

— Нет, спасибо, — возразила я, отталкивая сверток назад, в сторону Глаузер-Рёйста. — Не имею ни малейшего интереса.

Кремень откинулся в кресле и резким движением поправил воротник. Потом направил в мою сторону полный упрека взгляд:

— Все изменилось, доктор. Вы должны мне верить.

— Не будете ли вы так любезны, чтобы объяснить почему? Если мне не изменяет память, а память у меня превосходная, когда я видела вас в последний раз, ровно восемь дней назад, вы вышли из моей лаборатории, хлопнув дверью, а на следующий день, наверное, по чистой случайности, меня уволили с работы.

— Позвольте мне объяснить, Каспар, — вдруг вмешался монсеньор Турнье, наставнически поднимая руку в сторону Кремня и поворачивая кресло в мою сторону. В его голосе звучал театральный тон показного сожаления. — Капитан не хотел говорить вам, что… это я был виновником вашего увольнения. Да, я знаю, это слышать тяжело… — Да уж, подумала я, мир не готов услышать, что монсеньор Турнье сделал что-то не так. — Капитан Глаузер-Рёйст получил очень строгие приказы… от меня, должен добавить, и когда вы признались ему, что вам известны все подробности расследования, он посчитал себя обязанным… как сказать? Сообщить мне об этом, да, хотя вы должны знать, что он решительно возражал против вашего… увольнения. Сегодня я приехал, чтобы сказать, как я сожалею об ошибочной позиции, которую заняла по отношению к вам церковь. Это, несомненно, была… плачевная ошибка.

— Более того, сестра Салина, — заговорил в эту минуту кардинал Колли, — по личному решению кардинала государственного секретаря его высокопреосвященства Анджело Содано, теперь капитан Глаузер-Рёйст полностью возглавляет это расследование. Монсеньор Турнье, если можно так выразиться, уже не заправляет этим делом.

— И первые две вещи, о которых я попросил, принимая на себя руководство, — заключил Глаузер-Рёйст, нетерпеливо поднимая брови, — это ваше немедленное возвращение к расследованию в качестве члена моей рабочей группы и возобновление вашего контракта с тайным архивом и с библиотекой Ватикана.

— Именно так! — подтвердил кардинал Колли.

— Так что, доктор, — подытожил Кремень, — если у вас нет других вопросов, откройте наконец этот чертов сверток!

И от его резкого толчка сверток снова приехал на мою часть стола. Из горла профессора Босвелла вырвался крик ужаса.

— Простите, я не сдержался, — извинился капитан.

Честно говоря, я была в такой растерянности, что не знала, что и думать. Я положила руки на белое полотно свертка и застыла в нерешительности. Мне вернули работу в тайном архиве, я уже не изгой в Ватикане и, кроме того, я полноправный член исследовательской группы Глаузер-Рёйста, выполняющей задание, которое захватило меня с первой минуты. Это было больше, чем я могла ожидать в это самое утро, поднявшись с кровати, чтобы отправиться в изгнание! Внезапно, пока я переваривала эти хорошие новости, легкое щекочущее ощущение в ладонях заставило меня бессознательно потереть их, чтобы стряхнуть прилипшие к коже надоедливые песчинки. Я с удивлением смотрела на мелкие белые крупинки, как снег, падавшие на темное полированное дерево стола.

Глаузер-Рёйст указал на них пальцем:

— Не стоит так обращаться со священным песком из Синая.

Я посмотрела на него так, будто вижу в первый раз. Мое изумление было безгранично.

— Из Синая? — автоматически повторила я, со скоростью ветра связывая ниточки.

— Точнее, из монастыря Святой Екатерины на Синае.

— То есть?.. Вы хотите сказать, что были в монастыре Святой Екатерины на Синае? — упрекнула его я, наставив на него указательный палец правой руки. Невероятно! Пока я переживаю худшую в моей жизни неделю, он едет в место, которое по праву как палеографу следовало бы посетить мне. Но Кремень, казалось, не заметил моей обиды.

— Вот именно, доктор, — ответил он, возвращаясь к обычному нейтральному тону. — В итоге оказалось, что это необходимо. И так как я уверен, что у вас будет ко мне много вопросов, уверяю вас, что я отвечу на все… — он резко остановился и повернулся в сторону Босвелла, который съежился в кресле, — мы ответим на все вопросы, не скрывая от вас никакой информации.

Я, конечно, была обижена, но это не мешало мне обратить внимание на новое отношение Глаузер-Рёйста к монсеньору Турнье и к кардиналу Колли. Если на первой нашей встрече, на которой присутствовали также Содано и Рамондино, капитан скромно и послушно держался на втором плане, внимая только указаниям Турнье, сейчас он, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания, словно они — только тени на стене.

— Хорошо, хорошо… — ответила я, поднимая руки в воздух и тяжело опуская их в знак покорности. — Начните с Аби-Руджа Иясуса и закончите этим свертком с синайским песком.

Глаузер-Рёйст посмотрел в потолок и набрал воздуха, перед тем как начать:

— Ладно, по порядку… Начало этой истории положило крушение «Сессны-182» 15 февраля в Греции. В ногах тела гражданина Эфиопии Аби-Руджа Иясуса пожарные нашли очень древнюю драгоценную серебряную шкатулку, украшенную эмалью и камнями, в которой были странные кусочки дерева, не имеющие на вид никакой ценности. Поскольку шкатулка выглядела как реликварий, гражданские власти связались с Греческой православной церковью, чтобы узнать, могут ли они дать какое-либо объяснение, и православные немало удивились, увидев, что один из этих фрагментов сухого дерева является не чем иным, как знаменитым Честным Древом[6] из монастыря Дохиар на горе Афон. Они быстро передали предупреждение во все многочисленные восточные православные патриархаты, и, убедившись, что один за другим все реликварии с фрагментами Креста Господня оказываются пустыми, они решили связаться с нами, католическими еретиками, поскольку именно мы обладаем самой большой в мире частью Животворящего Древа.