Джек Ричер, или Дело - Ли Чайлд

На часах в изголовье кровати было почти двадцать минут двенадцатого. Я присел на кровать, решив немного отдохнуть и подумать. Я чувствовал себя немного усталым, потому что встал рано, однако сил у меня оставалось еще достаточно. Надо было делать дела, а для этого у меня было весьма ограниченное время, поэтому, подождав, пока, по моим расчетам, все прочие люди, живущие в отеле, отойдут ко сну, я снова вышел в коридор. Свет из-под двери Деверо уже не пробивался. Я неслышными шагами прокрался в вестибюль. За столом администратора по-прежнему никого не было. Я вышел на улицу и, повернув налево, направился туда, где еще не успел побывать.

Настолько тщательно, насколько позволял тусклый лунный свет, я рассматривал Мейн-стрит на всем ее протяжении. Прямая, как указка, она шла примерно ярдов на двести в южном направлении, потом, немного сузившись и изогнувшись, превращалась в жилую зону со скромного вида и расположенными как попало домами, стоящими посреди дворов разной величины. По западной стороне улицы — там, где она проходила через деловую часть города, — стояли магазины и разного рода коммерческие здания; между ними были проложены узкие аллеи-проезды, некоторые из которых, застроенные по обеим сторонам небольшими домами, упирались в невысокие заросли. Подобные заведения были расположены и на западной стороне Мейн-стрит, практически точно напротив кафе и отеля, но мощеные аллеи-проезды, ведущие в западном направлении, были более широкими и все как один упирались в улицу с односторонней застройкой, расположенную позади Мейн-стрит и идущую параллельно ей. Я подумал, что эта улица была в прежнее время главным, что обеспечивало жизнь города, и именно на ней скрывалась причина моего пребывания здесь этой ночью.

Эта улица, тянувшаяся в направлении с юга на север, выходила на железную дорогу и взаимодействовала с нею посредством всего лишь широкой полосы стоптанной земли. Я представил себе пассажирские поезда прежних времен с разрисованными паровозами, которые с сипом и хрипом останавливались перед водокачкой; двери-окна вагонов были обращены в южную сторону. Я представил себе, как все работники ресторанов и владельцы кафе стремглав преодолевали полосу утоптанной земли и ставили деревянные лестницы перед раскрывающимися дверьми вагонов. Я представил себе сходящих по ним и растекающихся перед поездом пассажиров, голодных, истомленных жаждой за время длительной поездки. Сотни людей с готовностью пересекали эту полоску утоптанной земли, а потом ели и пили до полного насыщения. Я представил себе цоканье монет, перезвон кассовых аппаратов, паровозный гудок, возвращение пассажиров в вагоны. И вот поезд снова трогается, деревянные лесенки уже убраны, на час наступает тишина и спокойствие, а затем приползает следующий поезд, и все прежнее действо повторяется вновь, и так без конца.

Улица с односторонней застройкой усилила местную экономику; это она делала и сейчас. Конечно, пассажирские поезда давно отошли в прошлое, а вместе с ними — кафе и рестораны. Но их заменили бары. Магазины автомобильных запчастей и бары, кредитные бюро и бары, магазины но продаже бэушных стереосистем и бары. Поезда уступили место автомобильному потоку, идущему из Келхэма. Я представил себе машины, припаркованные на той самой полосе утоптанной земли, и небольшие группы рейнджеров в тренировочной одежде, растекающихся по всем этим заведениям с единственной целью — прокутить денежки дяди Сэма. Завоеванный ими рынок — а таких рынков, как говорил Гарбер, великое множество повсюду, как будто железнодорожные пассажиры снова вернулись в сегодняшний день. Мне довелось наблюдать подтверждение этого на сотнях военных баз, разбросанных по всему миру. Автомобили могли быть старыми «Мустангами» или «Гран Турино», или подержанными «БМВ» или «Мерседесами» в Германии, или удивительными «Тойотами Краун» или «Датсунами» на Дальнем Востоке; пиво тоже могло быть различных марок и различной крепости, и займы могли предоставляться в различных валютах; да и оружие, помещенное в специальные хранилища, тоже было различным, и в смысле калибра, и в смысле емкости обоймы; стереосистемы тоже работали под различным входным напряжением — но все остальное было одинаковым везде и повсюду.

Я довольно легко нашел то место, где была убита Дженис Мэй Чапман. Пеллегрино, когда подвозил меня, сказал, что она буквально плавала в луже крови, а это значило, что кровь должны были засыпать песком, и я обнаружил полянку свежеразбросанного песка на мощеной аллее недалеко от левого угла дома, в котором размещался бар под названием «Браннанс». Он располагался приблизительно в центре улицы с односторонней застройкой, а та самая аллея, в которой нашли тело, пролегала вдоль левой стены бара и после двух искривлений выходила на Мейн-стрит между старомодным зданием аптеки и магазином строительных товаров. Возможно, песок для засыпки кровавого пятна и был взят в этом магазине. На это потребовалось три или четыре шестидесятифунтовых мешка. Песок был рассыпан поверх дорожных плит аккуратным слоем толщиной три или четыре дюйма.

Рассмотреть непосредственно само место оказалось невозможно. Задняя дверь бара «Браннанс» находилась примерно на расстоянии пятнадцати футов, боковых окон в баре не наблюдалось. Задняя стена аптеки тоже была глухой. Соседствующее с баром здание кредитного агентства-франшизы компании «Вестерн Юнион» имело на своей задней стене окно, но по ночам агентство не работало. Никаких свидетелей. Да и свидетельствовать-то было практически не о чем. На то, чтобы перерезать горло, требуется совсем немного времени. Особенно если имеешь подходящее для этого орудие, достаточный вес и нужную силу; в этом случае на все про все нужно столько времени, сколько потребуется для быстрого движения руки на расстояние в восемь дюймов. Только и всего.

Я вышел из аллеи и, пройдя половину расстояния до железной дороги, остановился на утоптанной полосе земли, чтобы еще раз оценить освещенность. Нет никакого смысла искать то, что я не смогу рассмотреть. Но луна уже поднялась высоко, и небо все еще было чистым, поэтому я пошел дальше и, переступив через первый рельс, повернул налево и двинулся в северном направлении по шпалам, как это когда-то делали мальчишки, уходя из дома и направляясь в Чикаго или Нью-Йорк. Я прошел через переезд, потом мимо старой водокачки.

Внезапно земля начала чуть подрагивать.

Сначала едва заметно, затем я ощутил легкое, но непрерывное дрожание, словно находился в этот момент на границе зоны землетрясения, произошедшего где-то в отдалении. Я остановился. Шпала под моими ногами дрожала. Рельсы, между которыми я стоял, начали петь. Я обернулся назад и рассмотрел вдалеке тонкую цепочку огней. Один бьющий вперед световой луч. Полуночный поезд, находящийся в двух милях южнее меня, быстро приближался. Я стоял на том же месте. Рельсы гудели, и это гудение походило на плач по умершему. Шпалы под моими ногами то прогибались вниз, то снова принимали прежнее положение — колебались с малой, почти микроскопической амплитудой. Гравий под ними чуть заметно подпрыгивал и при этом щелкал. Тряска земли усилилась и перешла в частую ритмичную дрожь. Далекий свет локомотивной фары мерцал, как звезда, перемещаясь по ходу поезда то влево, то вправо в каких-то жестко установленных границах.