Чистота - Эндрю Миллер

– И что Моннары? – спрашивает женщина, орудуя ножом.

– Полагаю, у них все хорошо, – отвечает Жан-Батист, понимая, что вообще-то его спрашивали не совсем об этом.

– Надо будет найти ему другое жилье, – говорит Арман, – если он намерен здесь задержаться.

– А он намерен? – спрашивает женщина.

– Кто его знает, – отвечает Арман. – Он почти ничего не рассказывает.

Жан-Батист разглядывает свои фисташковые манжеты, прикидывает, достаточно ли чистый стол и не лучше ли будет снять кафтан.

– Я задержусь на некоторое время, – говорит он. – Но не могу точно сказать, как надолго.

– Я бы не могла жить прямо у кладбища, – говорит женщина. – Даже не представляю, кто на это способен. А живут-то годами. Мне хватает Армана, который приносит оттуда этот кладбищенский запах.

– Она моет меня с лимонным соком, – говорит Арман, – мылом из листьев шалфея и пепла. Окуривает розмарином…

– А не лучше ли будет, – говорит Жан-Батист, – убрать кладбище?

– Убрать? – хмыкает женщина. – И как, по-вашему, убрать такое кладбище, как кладбище Невинных? Это все равно что убрать реку.

– Это можно сделать, – тихо говорит Жан-Батист. – И то и другое.

Арман, который копался в волосах ребенка, разгребая каштановые кудряшки в поисках вшей, останавливается и глядит на Жан-Батиста.

– Так ты за этим приехал? Убрать кладбище?

– Конечно, это нелегко, – отвечает Жан-Батист. – Потребуется несколько месяцев.

– Он такой же, как все твои друзья, – говорит Лиза. – Всегда готовы заявить, что луна – это миска супа, если думают, что им кто-то поверит.

– А мне кажется, – медленно произносит Арман, – он не шутит.

– Это возможно сделать, – повторяет Жан-Батист. – И это будет сделано.

– Все кладбище? – спрашивает Арман.

– Кладбище. Церковь.

– Церковь?

– Некоторое время ее не тронут. Может, целый год.

– Значит, – мягко говорит Арман, – сегодня пришла пора все рассказать.

– Я бы с удовольствием сообщил тебе об этом раньше. Но мне было велено держать язык за зубами.

Теперь и женщина оторвалась от куриных потрохов.

– А его должность? – спрашивает она. – Тоже уберут?

– Я… говорил на эту тему, – отвечает Жан-Батист.

– С министром? – спрашивает Арман.

– С человеком, который его представляет.

– И могу я на что-то надеяться?

– Я поговорю с ним еще раз.

Наступает тишина, которую наконец нарушает резкий окрик Лизы, адресованный дочери: девочка, прислушиваясь к интересному разговору взрослых, забыла про курицу.

– Думаю, – говорит Арман, – думаю, мне надо тебя поблагодарить.

– Поблагодарить? – удивляется женщина. – За что?

– Церковь, моя милая, закрыта уже пять лет. Не могу же я без конца играть Баха летучим мышам.

– Все это сказки, – говорит женщина, вновь берясь за нож. – Вы, наверное, по дороге заглянули к Джеко.

– Если бы это не поручили мне, – говорит Жан-Батист, – поручили бы кому-нибудь другому. Хотя я не могу осуждать вас… за то, что вы обижаетесь.

– Разве речь об обиде? – говорит Арман и тянется за бутылкой. – Нельзя обижаться на будущее. Равно как и на его вестников. – Он наполняет бокалы. – Давайте-ка выпьем за ту страну теней, в которую все мы когда-нибудь придем, одни пешком, другие – сидя на заднице, с причитаниями.

Девочка смеется. Через мгновение ей вторит мальчик. Но Лиза не обращает на них внимания.

Все принимаются за еду. Ужин действительно самый вкусный из всех, что ему довелось отведать с тех пор, как он приехал в Париж, хотя трапеза была бы еще приятнее, если бы удалось хоть немного побороть неприязнь женщины, которая подала ему курицу с таким видом, будто она с бóльшим удовольствием прогнала бы его вертелом за дверь. О кладбище они не вспоминают. У Армана вид задумчивый, слегка отстраненный и рассеянный, но доброжелательный.

После ужина органист разучивает с детьми песню, потом они очень мило ее исполняют. Он просит, чтобы Жан-Батист тоже их чему-нибудь научил, ну, хоть арифметике, и Жан-Батист целых полчаса пытается это сделать. Дети слушают. Ничего не понимают. Он рисует для них на грифельной доске треугольники внутри окружностей, окружности внутри квадратов. Эти картинки сразу же вызывают восторг. Дети стоят по обе стороны от него, в предвкушении какой-нибудь новой хитроумной штуки, которая вот-вот возникнет из-под его пальцев. Девочка доверчиво положила руку ему на плечо.

Но чары рассеиваются, когда в окно ударяет какой-то маленький предмет. Лиза, чье поведение по отношению к гостю стало понемногу смягчаться, встает, охнув с досады. И, взяв свечу, уходит с детьми в дальнюю комнату. Арман выходит в другую дверь и через минуту возвращается в сопровождении троих гостей. Эти трое похожи на студентов, хотя для студентов они слишком взрослые. У одного к лацкану приколота потрепанная шелковая роза, у другого тощая шея завернута в воротник из рыжего меха, а у последнего очки в проволочной оправе нацеплены на нос, с которым впору выступать в комедиях.

– Месье Цветок, Лис и де Бержерак, – представляет вошедших Арман. Гости шутливо кланяются. – Теперь и я стану называться месье Орган. А ты… посмотрим-посмотрим… Ты… гмм… месье Треугольник? Месье Нормандец? Или Кайло? Да, Кайло лучше всего. Мы дадим тебе имя по названию орудия, которым ты будешь откапывать покойников.

– Вижу, ты сводил его к Шарве, – говорит месье Цветок.

– Естественно, – отвечает Арман, ухмыльнувшись в ответ.

За их беседой трудно уследить. Похоже, она состоит из сплетен о мужчинах и женщинах, которые тоже имеют прозвища, точно персонажи какого-нибудь фарса. Когда вино заканчивается, собравшиеся находят кое-что покрепче. Но никто точно не знает, что это такое. В напитке чувствуется легкий привкус миндаля, и в груди разливается приятная теплота. Гости хихикают. Де Бержерак постукивает себя по носу, Лис щупает дыру в подошве башмака так ласково, словно это не подошва, а пятка.

Пошла ли Лиза Саже спать вместе с детьми? Жан-Батист ждет, что она вернется, в надежде, что тогда он, извинившись перед хозяйкой, сможет удалиться восвояси. Весьма приятно сидеть у огня, смакуя ликер и чувствуя вкус куриного жира на губах, но он уже сделал то, что намеревался, и завтра ему надобно отправляться в Валансьен. А с тяжелой головой ехать не хочется.

Заметив, что он поглядывает на дверь, Арман берет его за руку.

– И не думай, что можешь от нас удрать, месье Кайло. Мы еще не закончили.

Допив ликер, компания молча глядит на догорающие угольки камина. В комнате становится холодно. Ничего не происходит. Уже полночь? Или еще позже? Но вот без всякого предупреждения Арман встает. Выходит, однако почти тут же возвращается с двумя большими стеклянными банками, обернутыми в плетеную солому.