Чистота - Эндрю Миллер

– А место, – спрашивает Лекёр, – куда будут перевозить останки?..

– Старая каменоломня.

– Она уже подготовлена?

– Скоро будет.

– Но там сухо? Здесь мы используем новую помпу, сконструированную по английской модели. Она работает быстрее, чем все те, с которыми мы имели дело раньше.

– Я отвечаю за кладбище. Когда телеги отправятся со двора…

– Как глубоко надо копать?

– Говорят, некоторые общие могилы уходят на глубину до тридцати метров.

– Ого!

– Надеюсь, большинство все-таки ближе к поверхности. Но для рабочих это будет не слишком приятное занятие.

– Во всяком случае, – говорит Лекёр, – не хуже, чем ползать под землей с киркой, не зная, когда наткнешься на «мертвый» воздух или когда за спиной обрушится туннель. За последнюю неделю мы потеряли троих. Погребло заживо. Люди не укрепляют туннели как следует, потому что знают, что за это им не заплатят. Платят-то только за добытый уголь.

За окном день, похоже, так и не стал светлее. Слабые порывы ветра со снегом снова бьются в стекло. Жан-Батист начинает действовать. Он вовсе не собирается застрять здесь надолго.

– Я оставлю тебе денег. Распорядись ими по своему усмотрению. Если потребуется, можешь говорить от лица министра. Но все нужно сделать без проволочек. Если будем копаться, уверяю тебя, нас обоих спишут со счетов. Об этом мне недвусмысленно дали понять.

– Amicus certus in re incerta cernitur?[7]– говорит Лекёр, усмехаясь и потирая руки. – А теперь не желаешь ли что-нибудь пожевать? Может, пару ломтиков телятины?

Он вынимает ее из висящего на стене ящика для хранения мяса и любовно держит в руках. Бедная разрубленная на куски голова.

В Париже тоже идет снег. И он уже смешался с пеплом, сажей, грязью, навозом. На более богатых улицах, где и дома побогаче, его уже смели в серые пирамиды. В других местах в нем проделали тропинки колеса телег, копыта и сабо пешеходов. На кладбище снег лежит на перекладине креста проповедника, осторожно укладывается на каменные крыши lanterns des morts[8], покрывает кладбищенскую стену, покатые крыши склепов.

Лопатой, позаимствованной из дома пономаря, Жан-Батист постукивает в землю, но чувствует, что земля не поддается, слышит ее сопротивление, приглушенный звон, словно бьет во что-то железное. Хорошо хоть вонь немного поутихла. Его даже не тошнит. Явного отвращения он не испытывает.

Из церкви, наклонившись под притолокой, выходит Арман и идет через кладбище. Его волосы кажутся единственным ярким пятном, оставшимся в этом мире.

– Вижу, – говорит он, кивая на лопату, – ты оправдываешь свое прозвище, месье Кайло.

– С такой землей, – отвечает Жан-Батист, – лучше бы действовать топором.

– Ты же знаешь, земля может оставаться замерзшей не один месяц, – веселым голосом продолжает Арман.

– Этого не будет.

– Потому что министр не разрешит? Очень хорошо. Но думаю, до Рождества ты не станешь копать. Поезжай домой. Чтобы вспомнить, кто ты есть.

Жан-Батист кивает, постукивает краем лопаты у самых своих ног. Домой. Было бы здорово. Ему до боли хочется уехать.

– А ты? – спрашивает он.

– На Рождество? Сначала я буду три дня пить, а Лиза будет поносить меня за то, что я такая скотина. Потом протрезвею и стану часами заниматься с ней любовью, затем пойду с нею и детьми на мессу в церковь Святого Евстафия. Там мне придут в голову нечестивые мысли о чьей-нибудь молоденькой женушке, сидящей на скамье передо мною. Даст бог, прижмусь к ней у алтарной преграды, когда будем причащаться.

– Что там твои друзья? Лис, Цветок и де Бержарак?

– А-а, тебе они не слишком понравились, верно? Честно говоря, в них мало что может нравиться. Между прочим, краска у тебя на щеке со временем сойдет. А пока можешь делать вид, что это у тебя «мушки» – для красоты. Кстати, о красоте…

От домика пономаря к ним идет Жанна с тяжелой шалью на плечах. Поднимает в приветствии свою розовую ручку.

– Вы вернулись, – говорит она.

– Да, – отвечает Жан-Батист.

– А я все думала, куда вы подевались.

– У меня были дела, – говорит он, – в другом городе. Я уезжал.

– Хорошо, – говорит она. – Удачно съездили?

– Цель была достигнута, – отвечает Жан-Батист.

– А она знает, какова цель-то? – спрашивает Арман. – Знает она, что ты нам уготовил?

Жанна смотрит на Армана, потом на Жан-Батиста.

– Вы нам что-то уготовили? – спрашивает она.

– Уготовили другие, – говорит Жан-Батист. – Важные люди.

– О, – восклицает она.

– Действительно, о! – вторит Арман.

– Наверное, ты, Жанна, все это время думала, зачем я сюда приехал. И когда помогала мне, тоже думала.

– Мне нравилось вам помогать, – говорит она. – Я и сегодня могу помочь, если желаете.

– Сегодня нет надобности, – отвечает он.

– Речь о кладбище, – говорит Арман. – Я все-таки расскажу ей, если ты сам не хочешь. Кладбище должно быть снесено, Жанна. Кладбище и церковь.

– Дело это решенное, – говорит Жан-Батист. – Вся территория должна измениться. Очиститься. Этого желает сам король.

– Король?

– Тебе нечего бояться. Останки, кости будут перевезены в освященное место, где и будут лежать в целости и сохранности.

– Все?

– Да.

– И вы сможете это сделать?

Девушка смотрит на лопату.

– Мне будут помогать.

Она несколько раз кивает.

– Если вам будет угодно, – тихо говорит она.

– О тебе и дедушке позаботятся. Даю слово.

– С обещаниями стоит быть поосторожнее, – предупреждает Арман.

– Кладбище, – говорит Жан-Батист, пропуская слова Армана мимо ушей, – нельзя просто взять да забыть, правда?

– О, нет, – соглашается она. – Нельзя.

– И ты знаешь, как люди жалуются на него.

Девушка хмурится.

– Дедушка говорит, что когда-то они гордились, что живут рядом с таким знаменитым местом. Даже хвастались.

– Обоняние у людей, – говорит Арман, – стало тоньше.

Жанна кивает, на этот раз увереннее, как будто получила весомый аргумент.