Бражник - Цагар Враль

темнело, но это была необычная темнота. Разная.

Я допускаю, что таблетки тогда подействовали и на меня.

— Так что ж ты сразу не сказал, что ходил в музыкалку? — спросил я, восхищенный умением Ярослава.

— Я бы с радостью тебе рассказал. Если б ходил.

— Мир потерял великого музыканта. Ты бы стал отменным ударником. Или басистом.

Ярослав кивнул.

— Чувство ритма у меня в крови. Я все детство засыпал под ритмичный скрип пружин в матрасе моих родителей.

Я заржал, а потом вдруг напряг все свои извилины и задумался.

— А твоему папке можно было, что ли? Я в этом не разбираюсь, но разве на половом влечении у них не стоит… крест?

— Так это до сана было. И мамка была ещё жива.

У Ярослава когда-то была жива мать. Я очень удивился, но решил не заострять внимание на этой удивительной детали. Сам Ярослав тоже не хотел вдаваться в подробности, он сразу перевел тему:

— А чем тот твой друг занимается?

Это он про Лаврентия.

— Поэт.

Лаврентий действительно был поэтом.

Я рассказал про Лавра перед тем, как мы собрались к нему переезжать, но в общих чертах. На самом деле, рассказ тот больше походил на инструктаж перед визитом в контактный зоопарк: не совать пальцы в пасть и не чесать против шерсти. Кормить можно.

— Не люблю стихи, — поморщился Ярослав. — Они пустые. Столько же ценности, сколько в какой-то случайной фразе в разговоре двух незнакомых людей. Как будто смысл специально мешают с пустыми словами для веса — как мясо замораживают, чтобы вода шла в счёт массы. И рифмуют, чтоб вся эта белиберда несла хоть какую-то ценность.

Я с небольшим усилием переварил его тираду.

— Уверен, ты ему тоже не очень понравишься. Если не вытащишь голову из задницы, — вздохнул я и добавил: — это метафора.

Мы замолчали. В нашем купе все было ярко и радостно — я еще никогда не ездил в таком красивом поезде! Он был волшебным. Наш волшебный поезд.

— Вот ты мне скажи, — снова заговорил Ярослав, — что это такое — твоя метафора?

— Это когда ты о чем-то говоришь так, чтобы поняли только нужные люди.

— То есть, когда барыга хочет подкинуть мне пару грамм твердого — это тоже метафора?

— Нет, это не метафора.

— А что это?

— Это незаконно.

— Так значит, твои эти метафоры — экстремистская деятельность! — Ярослав схватился за голову. — Ты мне, конечно, друг, но мне придется сдать тебя властям.

Я вылупился на него. Слова Ярослава звучали поразительно правдоподобно.

Неужели все это время я, сам того не зная, работал на преступность?

— Ты меня не сдашь! Я сам сдамся, — в порыве гражданского долга я встал и снова упал на задницу. — Зло должно быть наказано.

Вдруг Ярослав переменился. Погрустнел, напрягся. Одним словом, занялся тяжелым умственным трудом — из уважения к умственному труду я замер, решил дать ему додумать мысль.

— Я им тебя не отдам! — вдруг завопил Ярослав так внезапно, что я весь вздрогнул.

И я понял, что мысль он додумал.

— Как ты не понимаешь! — разозлился я. — У меня есть информация, которая им нужна!

— Но ты нужен мне!

На наши вопли прибежала проводница.

Когда я шел со встречи выпускников, уже стемнело. Под моими ботинками хрустел свежевыпавший снег. Я так возвращался из школы зимой, когда солнце садилось рано, а уроков на день ставили слишком много.

Вечер был морозный и тихий, идти по такому приятно.

В детстве я не замечал, какой уютной становится улица, когда на нее не светит солнце. Вся она припорошена снегом и освещается только желтыми фонарями. В детстве я видел только темные закоулки дворов, фонари висели гораздо выше.

После долгих лет разлуки дорога от школы до дома казалась и не дорогой вовсе, а каким-то метафизическим путешествием в глубины своего сознания. Я на ней чувствовал себя совсем голым, как будто на меня кто-то смотрел — это я вроде стал маленьким, а взрослый я за мной наблюдал.

Когда дорога кончилась, я оказался в своем родном дворе. В моем доме меня больше никто не ждал.

Ярослав, который все это время безмолвно шел следом, спросил:

— Нагулялся?

Так или иначе, на дворе середина апреля и мы оба ехали к Лаврентию. Без предупреждения.

Сколько мороки из-за того, чтобы просто накормить людей человечиной!

Сколько мороки из-за того, чтобы просто накормить людей человечиной!

Дальше вышло вот что:

Испуганная шумом проводница попыталась проникнуть в наше купе. Принялась стучаться и требовать всякое. Ярослав решил, что за мной уже пришли. Он припер дверь спиной, чтоб точно не вломились. Я изо всех сил пытался отодрать от двери Ярослава — у меня это все-таки получилось, когда Ярослав упал сам. Спиной и наружу. А дверь за ним захлопнулась.

Перед этим проводница тоже успела потерять равновесие. Они с Ярославом сработали удивительно синхронно: Ярослав из купе выпал, а проводница упала в противоположную сторону — то есть, прямо на меня, когда Ярослав освободил место.

Дверь захлопнулась, я инстинктивно схватил девушку за плечи. За округлые и полные плечи, мне понравилось их держать в руках. Как сдобные булочки на ощупь.

Когда проводница оттолкнула меня, в купе ввалился довольный Ярослав.

— Ну и зачем я тебе нужен? — наконец удосужился спросить у него я, так и не опустив руки. Мысленно все еще сжимая пальцами сдобные булочки.

— Как это зачем? Ты же мой друг! — улыбнулся Ярослав.

Я увидел, что незнакомая девушка, которую я облапал, была невысокой, с длинными волосами и какого-то сумасшедшего цвета глазами. Как будто бы в крапинку.

Да, вот такой я романтик: всегда смотрю девушкам в глаза.

— Иногда твоя вежливость переходит все границы, — с чувством выругался Ярослав.

Проводница уже вышла из купе, так что ему пришлось высунуться за дверь и окликнуть ее, чтобы сказать:

— Если вам понадобятся свидетели того, как он охренел, вы можете записать мой номер телефона!

Эпилог

В фильмах все всегда просто, потому что они заканчиваются и мы не видим, как герои разгребают последствия. Если фильм закончится сейчас, у него будет счастливый конец.

Наверно, именно здесь эта история и закончится. Я могу сам решить, где заканчивается история, и я решил: здесь. Даже если после она продолжится.

В детстве мать варила мне очень невкусную кашу. Единственным способом выжить для меня было убедить себя в том, что каша вкусная. И я говорил себе: о, какая вкусная каша! Это очень действенный метод выживания. Самое гнусное, что к нему привыкаешь.

Где-то заканчивается мое восприятие и