Имидж старой девы - Елена Арсеньева

Чего?! Бергер не мог вспомнить. И перестать думать не мог.Честно говоря, дошел до такой дури, что, вернувшись на электричке в Нижний, селна вокзале не в 34-ю маршрутку, которая подвозила его прямо к дому, а спересадками добрался до улицы Горького и снова прошел через парк Кулибина. Несразу нашел ту аллею, а когда нашел, только головой покачал, увидев на асфальтеочерк человеческого тела, нарисованный мелом. Ага, значит, после его уходаопергруппа раскачалась-таки, дело закрутилось как надо! Вот и славно, вот и нео чем беспокоиться, можно обо всем забыть до получения повестки от следователя.Теперь есть у кого болеть голове как насчет открытой или раскрытой барсетки,так и насчет всего остального.

Бергеру и в самом деле удалось отвлечься от мыслей оСиманычеве – но только до утра понедельника. Потому что первое, что он увидел ввестибюле здания, где по соседству со множеством других офисов располагалось ихбюро, был портрет Симанычева. Большая фотография в черной рамочке на фонебелого листа сразу привлекала внимание. Текст внизу: Симанычев ГеннадийВалерьевич, трагическая гибель вырвала из наших рядов… нормальная формулировка,и очень верная, кстати сказать; незаменимый сотрудник, верный товарищ,замечательный человек… выражаем соболезнования родным покойного. Про семью нислова, наверное, Симанычев был одиноким. Кстати, вчера, перелистывая паспорт,Бергер не обнаружил ни штампа о браке, ни вписанных в документ имен детей, новспомнил об этом только сейчас.

Вот те на, удивился Бергер. Значит, они работали в одномздании. Теоретически вполне могли бы столкнуться на лестнице, в лифте, ввестибюле, в одном из трех расположенных на первом этаже кафе, а встретились воперном театре. Забавно.

Слово было не то, конечно, оно совершенно не подходило кситуации, и Бергер почувствовал мимолетный прилив стыда. Интересно, где онработал, Симанычев? В объявлении о его смерти это, конечно, написано, норазглядеть мелкие буквы близорукий Бергер издалека не мог, а подходить ближе иприникать носом к траурному плакату было как-то неловко. Вдобавок у фотографиивсе время толпился досужий народ: смерть – штука привлекательная.

Бестолково потоптавшись, Бергер подошел к газетному ларьку.Продавцом здесь был высокий и красивый усатый дяденька с замашками кадровогокагэбиста. На самом деле он был не сыскным псом, а морским волком – точнеесказать, речным. Служил некогда капитаном на судах типа «река—море», ходил изНижнего прямиком через Волго-Дон аж в Турцию. Выйдя на пенсию, все так жекрутился на речфлоте, ну а по осени, когда навигация заканчивалась, пристраивалсяпродавать газеты в этом здании бывшего проектного института. Бергеру дядькаочень нравился, может, потому, что был тоже наполовину немец, а может, простосвоей поджарой и моложавой статью: не скажешь, что человеку да-авно засемьдесят! Именно поэтому Бергер про себя называл симпатичного капитана«железный Генрих», как в сказке братьев Гримм.

– Гутен морген, Генрих Францевич, – сказал Бергер. – Гутенморген!

– И вам того же, – кивнул капитан. – Хотя какой уж тутморген? Уже до абенда недалеко! Долго спим, молодой человек!

Генрих Францевич называл так всех мужчин младше его, ну аженщин, вне зависимости от возраста, – барышнями.

– Ничего, наша вахта не нормированная, отстоим как-нибудь, –усмехнулся Бергер, вынимая из кармана пятак. – «Комсомолка» субботняя ещеосталась? Отлично, дайте номерок. А что тут случилось, не в курсе? – кивнул онна портрет. – У кого покойник?

– Городская жилищная инспекция понесла невосполнимую утрату,– без малейшего оттенка иронии произнес «железный Генрих».

– Понятно, – кивнул Бергер, забирая газету. – Ну, спасибо заинформацию.

И он повернулся уйти, как вдруг «железный Генрих» проговорил– негромко, как бы про себя:

– Вовремя ушел человек.

– Куда? Кто? – не понял Бергер, глядя на дверь, однако«железный Генрих» смотрел на портрет Симанычева. – Вы о нем? Он ушел вовремя? Всмысле, умер вовремя? Почему?

«Железный Генрих» смотрел хитровато. Он что-то знал – мужикбыл наблюдателен, а стоя с утра до вечера в вестибюле этого человеческогомуравейника, многое можно увидеть! – и очень хотел поделиться этим знанием:ведь с возрастом страсть к осмыслению и оценке человеческих слабостей,именуемая в народе желанием посплетничать, обостряется не только у женщин.Однако пока молчал и щурил глаз.

Бергер понял, что «железный Генрих» нуждается в поощрении.Он снова поглядел на разложенные на прилавке газеты и взял сборник скандвордов.Сам Бергер их не выносил, считал порождением не интеллекта, а дури, носкандворды любила та женщина, с которой он иногда встречался. К ее слабостям онотносился снисходительно, а потому иногда покупал ей такие газетки.

Отсчитывая сдачу, Генрих чуть наклонился вперед и сказал:

– Говорят, несчастный случай. Где там! Покончил с собоймужик.

Бергер про себя знал, что он человек не то чтобы неэмоциональный, но очень сдержанный. И не раз знакомые говорили, что повыражению его лица «ну ничего не поймешь»! Однако сейчас, кажется, все егоэмоции так и отразились на лице, что вполне понятно. Ведь чем-чем, асамоубийством происшествие в парке Кулибина никак не могло быть!

Его откровенное потрясение произвело на «железного Генриха»самое благоприятное впечатление. Капитан просто не мог не удовлетворить такоелюбопытство, а потому сказал:

– О мертвых или – или, это конечно… Только он навернякаузнал, что сегодня их с подельником брать придут. С поличным. Понял, что картабита, – и застрелился. А ведь говорят, нету нынче понятия о чести. Все же,видать, есть, потому что теперь похоронят его как честного человека, а не каквора и преступника.

– А он застрелился? – спросил недоверчиво Бергер.

– Ну, в петлю полез, какая разница? – философски рассудил«железный Генрих». – Главное – был человек, а теперь нету. Раньше у него хоть имало было денег, зато жил. А теперь стало много – но на что они ему? В гроб ссобой не возьмешь, а если возьмешь, на что потратишь?

Определенная мудрость в этих словах была, ничего не скажешь,однако версия о самоубийстве не выдерживала никакой критики. Но спорить Бергерне стал, предпочитая слушать.

Как и многих сдержанных людей, капитана трудно разговорить,зато потом его словоохотливость не знала удержу. Покупателей не было(«Покупатель на свежака клюет, а в понедельник какой свежак?» – объяснилбезлюдье Генрих, бывший, как всякий мореман, заядлым рыболовом), и Бергерполучил информацию в считаные минуты и по полной программе.

Что выяснилось?