Пройти через лабиринт - Татьяна Олеговна Воронцова

как информация утрамбовывалась у него в голове, во взгляде этом последовательно сменяли друг друга ярость, изумление, подозрение, растерянность…

– Это стоило сказать, – расхохоталась Нора, – хотя бы для того, чтобы увидеть выражение твоего лица.

Опомнившись, Аркадий вновь переключился на Германа.

– Это правда?

Тот ничего не ответил.

– Герман, я с тобой разговариваю.

Молчание.

– Ты мне не веришь? – насмешливо спросила Нора.

Подошла к согнувшемуся в три погибели Герману, присела на корточки, ласково зачесала пальцами его волосы, открыв правую сторону лица, и, дотянувшись губами до виска, без малейшего смущения поцеловала. Как женщина, имеющая право на этого мужчину. Издав гортанный смешок – ужасно довольный смешок, – он повернул голову, и его полураскрытый рот встретился с ее полураскрытым ртом.

– Черт бы вас побрал, – с выражением произнес Аркадий и бросил руку Германа.

Тот на мгновение оторвался от Норы, встал на ноги, выпрямился в полный рост, одновременно помогая выпрямиться ей, и теперь уже сам склонился к ее губам. Их глубокий любовный поцелуй убедил доктора Шадрина в том, что мир сошел с ума.

– Почти верю, – промолвил он, отступая на несколько шагов.

Он уже не казался взбешенным и наблюдал за ними с бесстрастным интересом, как за первыми жертвами нового психического вируса.

– Я могу показать тебе свои трусики, если хочешь, – с милой улыбкой предложила Нора.

– Я, уж извини, трусики показывать не буду, – вслед за ней улыбнулся Герман.

Они стояли, обнявшись, бедро к бедру.

– Мои поздравления, – процедил Аркадий.

И ретировался так быстро, как позволяла сила всемирного тяготения.

Герман шепотом выругался, глядя ему вслед. Морщась, помассировал плечо.

– Больно? – спросила сочувственно Нора.

– Увы. Он любит делать мне больно.

– Только тебе?

– Может, и не только, – ответил, подумав, Герман. – Но что он ловит кайф от причинения боли другим людям, за этим я его не замечал. Он хороший врач и в целом неплохой чувак, но при виде меня в нем пробуждается все самое худшее.

– Наверное, это любовь.

– Черт…

– Ладно, не обращай внимания, – усмехнулась Нора и похлопала его по ягодице, обтянутой джинсовой тканью. – Кажется, во мне при виде тебя тоже пробуждается все самое худшее.

Добравшись до кухни, она обнаружила, что попить чайку на рассвете припало не ей одной. Лера уже вскипятила воду и приготовила свежую заварку.

«Знаю, – кивнула она, завидев Нору. – Он мне сказал. Самое удивительное в этой истории… ну, лично для меня… то, что я, на пару с Аркадием, беспокоилась за Германа, в смысле куда он подевался, но мне даже в голову не пришло заглянуть в твою комнату и проверить, на месте ли ты».

«Может, это и к лучшему, – откликнулась Нора. – Я стала свидетельницей интимной сцены».

«Между Германом и Аркадием?»

«Да».

Она ожидала вопросов, но их не последовало. Лера молча выпила свой чай, ополоснула чашку и вышла, на ходу чмокнув сестру в щеку. Озадаченная, Нора уселась за стол и в задумчивости положила себе две ложечки меда вместо одной. За всеми этими незначительными на первый взгляд и вроде бы не связанными друг с другом событиями понемногу вырисовывалась четкая структура. Норе пока не удавалось разглядеть ее очертания, но она была настроена сделать это в самое ближайшее время.

И вот теперь она лежит, таращится на окно и перебирает, словно драгоценные жемчужины, все детали, которые сохранила ее память.

Сплетенные пальцы, отрывистый смешок Германа, когда она вздумала состязаться с ним, чье пожатие окажется крепче, его хрипловатый голос, его дыхание. Упоительная тяжесть худого мускулистого тела. Тихий, почти страдальческий стон, знаменующий приближение разрядки… зажмуренные глаза, сведенные брови, резкие тени на запавших щеках.

Я трахался с тобой не потому, что хотел трахаться, а потому, что хотел трахаться именно с тобой.

А как он стоял с ножом, готовый встретить хоть человека, хоть зверя, хоть призрака! Когда опасность миновала, и он подошел к ней, всматриваясь в ее лицо, она почувствовала – не поняла, а именно почувствовала, – что его внешность обманчива, и на самом деле он способен защитить и себя, и ее. Это было приятное открытие.

Я хотел бы заняться с тобой сексом в постели.

И наконец, о призраках. Страшно не то, что они видели призраков, а то, что они видели разных призраков. Почему Герман не видел женщину? Или он видел ее, но его рассудок по какой-то причине отверг увиденное?

В этой женщине было…

…было что?

Нора смотрит на окно своей комнаты в Белом доме и старается вспомнить другое окно. То, в обрамлении которого явилась ей черноволосая женщина.

Вспомнить. Сложить, сравнить, сопоставить.

Вот оно!.. От внезапно наступившего облегчения ее даже бросило в пот. Недостающая деталь с тихим щелчком встала на место.

6

Восемь вечера. Стараясь не обращать внимания на любопытные взгляды, которыми провожают ее сидящие в холле бездельники, Нора поднимается по центральной лестнице на второй этаж, отыскивает дверь под номером 212 – первая цифра указывает на этаж, – делает глубокий вдох, точно перед прыжком в воду, и деликатно стучит костяшками пальцев. Стучит и сердится. Какого черта? Разве желание выяснить, куда запропал друг сердечный, можно назвать ненормальным или неприличным?

Дверь открывается, и на пороге возникает Герман, взлохмаченный и небритый. На нем джинсы без ремня и расстегнутая синяя рубашка.

– Нора, – сонно бормочет он, изо всех сил стараясь проморгаться. – Рад видеть тебя, дорогая. Который час?

– Начало девятого, друид, – отвечает она, проходя в комнату и закрывая за собой дверь. – Ты не заболел?

– Нет. – Герман трет пальцами лоб. – Не думаю.

Выбравшись из постели впустить гостью, он не включил ни верхний свет, ни ночник, но шторы раздвинуты, обе створки окна распахнуты настежь, и света так называемой ночи вполне достаточно для того, чтобы увидеть в зеленых глазах нежность. Слава богу! Да, слава богу, не досаду и не раздражение.

И снова стук, на этот раз бесцеремонный и нетерпеливый.

– Кто там? – хрипло спрашивает Герман.

– Мамочка переживает из-за того, что дитятко не завтракало, не обедало и не ужинало, – доносится из коридора тягучий, насмешливый голос Кира. – Ты жив там, засранец?

Нора наблюдает за Германом с нескрываемым любопытством. Что он сделает? Спрячет ее в шкафу? Будет вести переговоры через замочную скважину?

Он открывает дверь, даже не взглянув в ее сторону, предоставив ей самой решать как себя вести.

– Это кто засранец?

Нора присаживается на край кровати, и теперь Кир увидит ее, только если начнет специально заглядывать в комнату через плечо Германа. Но он не заглядывает.

– Ну, ты хорош! – Кир заходится в приступе беззвучного смеха. – Короче, давай выкатывайся, обозначь хоть какую-то