Капля света - Ольга Егорова

— Ты ведь раньше всегда любила апельсиновый запах, — донеслось ей вслед.

В спальне она сразу же опустилась на кровать и долго лежала вниз лицом, закрыв глаза. Потом резко поднялась, испугавшись, что Павел может зайти в комнату и увидеть слезы на ее глазах. Нет, только не это. Он никогда не увидит, как она плачет. И никто этого не увидит…

Никто, разве что та женщина, которая смотрит на Риту сейчас из зеркала. Женщина, которая никаких чувств, кроме жалости, не вызывает. Что ж, это ее проблемы. Возможно, она просто очень слабая женщина. Рита другая. Рита сильная, и жалость ей ни к чему. Никто не узнает о том, что Рита плакала. И женщина — та, что видела ее сейчас — никогда и никому об этом не расскажет. Потому что она немая…

Всего лишь несколько минут понадобилось Рите для того, чтобы привести себя в порядок. Несколько минут — и вот теперь на нее смотрит уже совершенно другая женщина. Спокойная, уравновешенная. Возможно, даже слишком спокойная. Никаких чувств не вызывающая, но и жалости — тоже…

И все же она никак не могла прийти в себя от этого его взгляда. Конечно, она сама придумала его, этот давно забытый, несуществующий уже Пашкин взгляд, и поверила в его существование, поддавшись собственной слабости. Просто потому, что ей очень хотелось в него поверить. Ведь если бы и правда был он, этот взгляд — значит, у Риты оставалась еще надежда. А с надеждой жить все-таки легче…

Пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей, Рита раскрыла какой-то старый журнал и принялась механически листать страницы. Пробежала глазами несколько кулинарных рецептов, с тем же равнодушием прочитала гороскоп для всех знаков Зодиака, даже не обращая внимания на то, что журнал был давнишний, июньский еще. Добралась до рубрики «Х-ФАЙЛЫ», попыталась сосредоточиться на каком-то загадочном пришествии и, наконец, сдалась, раздраженно отложив журнал в сторону. Она никак не могла вспомнить, откуда взялся у них на даче этот дамский (бабский, как называла Рита) еженедельник и что он делает в ее комнате, на ее тумбочке. Она-то уж точно никак не могла его купить, и Павел — тем более, и уж никак не Сережка…

«Кнопка, — промелькнуло в голове, — конечно же, это та самая девочка, она же приезжала сюда пару раз в начале лета. Кнопка… Я даже помню, как она читала его, этот журнал, и грызла карандаш, пытаясь отгадать какое-то сложное слово в кроссворде. Так и не отгадала. А потом она бросила журнал и принялась бренчать на гитаре…»

Воспоминания нанизывались друг на друга, как звенья цепочки. Вспомнив о Кнопке и о гитаре, Рита сразу перенеслась в другое место и другое время. Все та же гитара, которая висит теперь здесь, у нее в комнате, на стене. И так же бренчит на этой гитаре девчонка, только девчонка уже другая, не Кнопка, а Рита. Сама Рита, почти такая же молодая, чуть старше Кнопки. Только Рита не бренчит, она играет. А возле ее ног сидит и слушает Пашка.

Раньше Рита часто играла на гитаре. Еще в детстве ее научил этому отец. Рита, впервые прикоснувшись к струнам, с гитарой почти не расставалась. Играла и пела чаще всего для себя, реже — для мамы, а потом, очень долго — для Пашки. Он всегда слушал ее как завороженный. И даже когда родился у них сын, Павел время от времени умолял вечно занятую Риту выкроить хоть пять минут и спеть для него что-нибудь. Но Рита все чаще отказывалась, ссылаясь на занятость. Потом гитару перевезли на дачу и повесили на стене в Ритиной комнате. Она стала скорее воспоминанием, чем живым инструментом… В последний раз Рита прикасалась к струнам, наверное, лет пять назад. Некоторое время на ней играл Сережка — Рита сама научила его, и неплохо он играл. В те времена гитара почти и не жила дома — кочевала по бесконечным студенческим тусовкам и капустникам. Но потом, со временем, и сын забыл про инструмент.

— Скорее бы кончился этот день, — прошептала она и сняла со стены гитару. Смахнула пыль с грифа, подтянула струны. Снизу, из кухни, все еще доносился едва уловимый аромат апельсинового чая. Или, может быть, ей просто кажется? На всякий случай она поднялась и, подойдя к двери, закрыла ее плотнее. Павел на кухне гремел посудой, видимо, всерьез собираясь приготовить для Риты «королевский ужин». На прощание…

Она снова попыталась отмахнуться от грустных мыс лей ведь это всего лишь ее подозрения. Она просто идет на поводу у собственной интуиции. Что с того, что интуиция ее ни разу не подводила? Возможно, это и есть первый случай. Возможно, у Пашки всего лишь какие-то неприятности на работе, а он молчит, потому что не хочет ее беспокоить. Поэтому и взгляд у него отсутствующий, и голос изменился. И на работе задерживается тоже поэтому. Ну а все остальное можно списать на возраст. Проблемы интимного порядка рано или поздно возникают в жизни всех супружеских пар. В конце концов, рано или поздно это должно было случиться…

Медленно перебирая струны, она постепенно все же стала удаляться от привычных мыслей. Боль, которая за это время успела полностью заполнить собой каждый уголок ее души, отступала. Та самая боль, успевшая уже срастись с Ритой, едва ли не подменив собой саму Риту, которой так часто казалось, что вся она без остатка превратилась в эту боль, теперь она отступала назад, медленно превращаясь в тихую и светлую грусть.

Рита плакала, но теперь уже не старалась скрыть своих слез, потому что не знала о них. Потому что Рита пела…

Память хранила каждую ноту, каждую строчку из тех песен, которые так любил слушать Павел. Несмотря на прошедшие годы, Рита ничего не забыла. Она сидела на своей маленькой тахте, опустив глаза вниз, и тихо пела — теперь только для себя. Как пела когда-то, в те времена, когда она еще не знала Павла.

У каждой песни была своя история. И теперь, вспоминая слова и ноты, она вспоминала и складывала мозаику из этих воспоминаний. Яркую, удивительно красивую мозаику-жизнь. «Вот ведь как повезло тебе, Рита, — шепнула она самой себе, — посмотри, сколько хорошего было в жизни. Только хорошее! Ты просто привыкла к тому, что так должно быть. Но на самом деле это не правда. На самом деле это очень редко бывает, когда человек целых тридцать лет живет на свете, не зная ни горя, ни разочарований. Поэтому не нужно так расстраиваться. Все проходит, и счастье тоже. Тебе и так достался слишком большой кусок…»

Рита тихо напевала романс из «Бесприданницы» в тот момент, когда дверь в комнату неслышно отворилась. Она заметила только, как качнулись тени на потолке. Пальцы замерли на мгновение, Рита подняла глаза и увидела мужа.

Павел стоял в дверном проеме и смотрел на нее.

Тем же взглядом, который однажды, совсем недавно, уже придумала Рита. Там, внизу, на кухне. Теперь она, кажется, снова придумывала этот взгляд…

«Нет, не придумала!» — взорвалось что-то внутри. Вот же они, его глаза, она видит их перед собой и чувствует, что муж ее по-прежнему любит. Ее, эту любовь, невозможно ни с чем спутать и изобразить тоже невозможно. Пашка никогда не был актером.

Пальцы безвольно опустились, задев струны. Гитара печально и невнятно что-то простонала и замолчала, как будто смутившись оттого, что вынуждена присутствовать при этой сцене.