«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

Обсудив деловые вопросы и придя к соглашению, мы заговорили на разные темы. Оказалось, что наши новые знакомцы знали о нас довольно много. M-me Ribet (такая была их фамилия) приходилась сестрой M-me Débonnaire, которая отказала нам в молоке. Об этом они тоже знали и не одобряли. «Вы не должны сердиться на сестру, — сказала M-me Ribet. — Это ее муж испугался, а сама она была бы рада вам услужить». Они знали также историю с Пренаном, тоже не одобряли и высказали несколько предположений об авторе доноса.

Подозревали некоего Loiseau, дядю торговца маслами и сырами. Слышали, как этот Loiseau возмущался, что «дамы» не носят желтых звезд, и выражал желание посмотреть в этом уборе «меньшую» даму, то есть мать жены Пренана. «Однако, — сейчас же оговорился Ribet, — это не значит, что он донес. Болтовня может быть хуже доноса. Но мог донести, например, этот бандит — кабатчик из „Treille“»[1053]. «Treille» — одно из трех ашерских распивочных заведений, и хозяином там был некий Gilbert — человек с уголовным прошлым, появившийся в Achères после оккупации и постоянно якшавшийся с немцами.

Поговорив с четой Ribet, мы узнали, что они долгие годы были владельцами бакалейной лавки в Melun, нажили состояние, удалились от дел на родину M-me Ribet в Achères, вложив в покупку дома и земли значительную часть капитала. И это вышло для них хорошо, потому что капитал, на который они рассчитывали, растаял, а земля осталась и позволяла им жить, внося, конечно, в нее огромное количество труда, чего они не боялись. Их дети жили в Melun, а внук находился с ними. Это был очень забавный мальчуган: Raimond (так его звали) получал образование в Collége в Melun; родители желали пустить его по интеллектуальной части, а он хотел стать кондитером и таки (забегая вперед) сумел остаться верным своему призванию. С этой старой четой Ribet у нас возникла длительная и бескорыстная дружба, закончившаяся только их смертью несколько лет спустя[1054].

Раз уж я заговорил о Gilbert, дополню портрет этого бандита. Сначала — безобидный бандитизм. Мы с тобой отправились за чернорыночным кофе в Chapelle-la-Reine; купили, конечно, задорого и на улице в Achères встречаем Пренана. Первый вопрос: «Что покупали?» Это занимало тогда всех. «Сколько платили?» Мы называем цену. «А, так дорого? Вот что значит не уметь покупать. А я купил у Gilbert пол-ливра „Mocco des Moines[1055]“ — наилучший. Вы ведь знаете, как монахи избалованы. И заплатил всего только 30 франков». Просим показать. «Позвольте, — говорю я ему, — это не кофе, а смесь из всякой всячины, чтобы заменить цикорий. И тут же, у Godin, такие пакеты продаются по 10 франков». Пренан побледнел: «Не может этого быть. Это было бы слишком нагло. Пойдемте к Godin». Пошли; я оказался прав. Пренан вскипел: «Ну уж нет, побегу к Gilbert, разделаю его». Мы удержали Пренана: связываться с Gilbert было очень опасно.

А вот другой, менее безобидный, пример. По дороге к Vaudoué в километре от Achères была группа красивых вилл, называвшихся Paris-Forêt, которые принадлежали довольно состоятельным людям. Среди них был парижский врач, приезжавший с семьей от времени до времени на несколько дней и, конечно, как и все, искавший продовольствие. Не зная репутацию Gilbert, он обратился к нему за мясом. Тот, конечно, предложил достать баранину, получил заказ и деньги вперед и назначил время для вручения товара. Мы как раз возвращались с прогулки и увидели неожиданную картину: два жандарма вели сконфуженного врача, и на руках его, как полагается, были наручники. Обыватели высыпали на улицу и останавливали жандармов, чтобы узнать, что именно и где украл этот преступник. Врача продержали недолго: таскали на допросы, судили и приговорили к крупному штрафу. Оказалось, что жандармы уже ждали появления клиента у Gilbert. Все было подстроено, и Gilbert не имел никаких неприятностей.

Однако некоторое время спустя, не зная местных условий, он промахнулся: донес на своего конкурента — кабатчика Besson. Этот последний, очень богатый человек, владел несколькими грузовиками. Немцы постоянно мобилизовывали его с машинами, и у него возникли связи, о которых мало кто знал: он был человек молчаливый. И вот он пересилил Gilbert, и немцы, увидев, что тот безнадежно скомпрометирован, убрали его[1056].

Раз уж я заговорил о немецких агентах, как не вспомнить даму из церковного дома. Так как священник в Achères не живет, церковный дом был сдан (кем?) некоей даме, матери многочисленного семейства. Эта дама, уже немолодая вдова с четырьмя дочерьми от 16 до 20 лет и с двумя мальчишками 14–16 лет, как будто давала церкви все гарантии достойного и приличного использования этого дома. На деле получилось другое.

Дочери оказались хорошенькие и бойкие, сама мамаша обладала sex-appeal[1057] в большей мере, чем все ее дочери, вместе взятые; что же касается до мальчишек, то они учились в лицее и показывались в Achères только по праздникам. И вот церковный дом превратился в очень веселый дом и притом — для немцев. Каждый вечер автомобили привозили немецких офицеров из Fontainebleau и Melun, и пиршество шло до поздней ночи.

Люди быстро поняли, что это за учреждение, и возмутились. Через жандармерию (жандармы из Chapelle-la-Reine вели себя патриотично) проверили, действительно ли девицы являются дочерьми этой дамы. Увы, оказалось, что являются. Сама дама часто ездила в Париж на car vert и в пути разглагольствовала, как трудно сейчас одинокой женщине прожить с огромной семьей. Иначе говоря, хотела дать понять, что если они и занимаются этой горизонтальной профессией, то поневоле, и из этого не следует еще, что занимаются сыском и шпионажем.

Мнения на этот счет разделялись: одни говорили, что если человек — предатель, то он — предатель во всем (точка зрения, часто, но не всегда, подтверждаемая опытом); другие возражали, что дама и ее дочери не имеют никакого контакта с населением, не пускаются в разговоры и что таким путем много сведений не соберешь. За три года, которые мы провели в Achères, нам ни разу не пришлось слышать конкретных указаний на шпионские действия этого семейства.

Как раз перед освобождением все семейство смылось из Achères, неизвестно куда. Последовали ли они за немцами или просто перебрались в места, где их не знают? Все может быть. Имущество осталось в церковном доме, и долго вишистски настроенные администраторы мешали его конфисковать и обратить в пользу жертв немецкого террора[1058].

Возвращаясь к немецким агентам в Achères летом 1942 года, как не упомянуть M-me Baumann и ее мужа, который появлялся редко и, может быть, вовсе не назывался M. Baumann. Эта дама появилась в Achères неизвестно откуда вскоре после оккупации и сейчас же приобрела маленький разваливающийся дом. К ней немцы приезжали не для кутежей, а для разговоров на короткое время. Она все время сновала по деревне и в окрестностях и иногда фигурировала как свидетельница обвинения в «политических процессах», которые немцы затевали то против одного, то против другого выпивающего обывателя: вина заключалась всегда в антинемецких высказываниях под пьяную руку в трактире Besson.